Дух внезапно взметнулся,
плоть за ним не поспела,
Осталась там, где была.
И подступила боль.
Боль эта не утихнет,
пока не созреет тело
И не отыщет в духе пищу себе,
а не голод.
Боль любви – не мгновенье:
недели, месяцы, годы.
Речи мои немые –
корня сухого стон.
Содрана с губ помада.
В ошибке – истины всходы.
И все же засуху мира
не я ощущаю – Он.
Эти строки были написаны Иоанном Павлом II от лица Марии из Магдалы, той самой Магдалины, которая вместе с двумя другими Мариями прошла со Христом Его крестный путь по каменистой, выжженной солнцем дороге...
В октябре 1978 г. в двухтысячелетней истории папства произошло подлинное событие: на престол Св. Петра взошел восточноевропеец, славянин, поляк. Уже сам по себе этот факт был достаточной причиной для того гигантского интереса, который вызвал во всем мире первый поляк на троне епископа Рима. Но главное – то, что понтификат нового Папы год от года не ослаблял, а усиливал это интерес.
Загадочный возмутитель спокойствия, никого не оставлявший равнодушным к себе; человек, о котором говорили много, с волнением или холодностью, с благоговением или антипатией; человек, в течение 80 с лишним лет совершавший личное паломничество к тому месту, где он действительно хочет быть: наместник Петра и раб рабов Божьих и обычный земной человек Кароль Войтыла к концу своей жизни стал тем, о котором сказали: «...исторически он был над всем сущим: он представлял тип, поворотную точку и окончательную судьбу. Если бы не присутствие этого особенного человека в этот особенный момент, общая история могла бы быть другой».
Став папой, Иоанн Павел II стал знаком для всего, а не только католического мира. Знак виден всем, человека увидеть труднее. Но тот, кто хочет, может хотя бы попытаться. Не так давно вышла книга его стихов, которая еще раз напоминает нам о том, что в Иоанне Павле II жив Кароль Войтыла – известный всем и одновременно неведомый миру человек, который ходил по улицам Кракова и додумывал мысли, выраженные в его стихах. О нем – таком – мы узнаем не из газет и не из хроник римской курии. Потому что тот, кому свойственно сочинять стихи, одновременно уходит от всех и приходит к каждому; скрывает себя ото всех, но каждому открывает себя до конца.
Эта встреча – один на один, но не потому, что эта поэзия – для избранных. Вернее – да, она для избранных, потому что избраны мы все. «Вы более велики, – обращаясь к людям, писал Папа Кароль Войтыла, – вы более велики, чем позволяет вам представить мир последних лет».
Вначале, когда тебе говорят о том, что ты велик и избран, это ласкает слух, это изнутри приподнимает тебя, но лишь до того момента, когда ты начинаешь думать: «А почему, собственно, велик и для чего избран? И кто –Тот, Кто меня избрал»! Именно в этой точке к тебе подкрадывается страх. Ты начинаешь думать о том, насколько ты беспомощен, и как ненадежны те опоры, на которые ты привык полагаться в жизни. Это опыт всякого человека: каждого из нас, всех, кого мы знаем, и тех, кто незнакомцами ходит по улицам нашего города и улицам нашего мира. И только осознав этот страх внутри себя, человек Кароль Войтыла и Папа Римский Иоанн Павел II начал свое служение на престоле св. Петра словами: «Не бойтесь»!
Христос много раз обращался с этим призывом к людям, которых встречал. Он говорил это и апостолам, и Петру, и разным людям в разных обстоятельствах, и особенно – после Своего Воскресения. Он говорил: «Не бойтесь», потому что чувствовал, что люди боятся. Они боялись, когда иудеи заносили руку с камнем, чтобы побить Христа; боялись, когда Его взяли под стражу, а еще больше боялись, когда Он воскрес. Слова, которые произнес Христос, в первой же проповеди на площади св. Петра повторил новый Папа: «Не бойтесь»! Чего же мы не должны бояться? Для начала – правды о нас самих.
Если ты ищешь место, где боролся Иаков,
не устремляйся в Аравию, не ищи на картах ручей,
ты найдешь их гораздо ближе.
Только не противься: пусть в перспективе мысли
забрезжит свет предметов,
все теснее связанных мыслью в очень простые формы.
И образ не рассеется, но сгустится. Будь готов
ощутить его в себе, и ты сам превратишься в суть,
которой так необходимы тишина и одиночество –
возможное лишь в человеке,
ибо от одиночества не оторвет нас даже смерть.
Рассуждать об одиночестве имел полное моральное право человек, который еще ребенком потерял сестру, в 9 лет схоронил мать, в 18 – старшего брата, а в 21 – отца. Одиночество с детства преследовало этого человека точно так же, как одиночество охотится за нами, людьми XXI столетия. И все наши поступки и наши порывы – лишь вечное желание это одиночество преодолеть. Но только преодолеваем мы его, как умеем – борясь за свободу и права человека. Вот только свободу понимаем, как своеволие. А своеволие никогда не ведет к возрастанию человеческого счастья. На самом деле, своеволие сделало миллионы жизней более одинокими, живущими со своими правами, но мало с чем еще.
Таким образом, круг замыкается – человек освободился и обеспечил себе права, но почему-то вместе с правами получил патент на еще большее одиночество. Но Папа повторяет: «Не бойтесь! Не бойтесь сказать, что вы одиноки и вам нужен кто-то родной и близкий. Также не бойтесь Бога, напротив, скажите Ему вместе со мной: "Отче наш". Не бойтесь говорить ему: "Отче"! Более того, стремитесь быть совершенными, как Он, потому что Он совершенен». Казалось бы, все просто. Даже неверующему человеку не трудно сегодня теоретически объяснить, что существуют серьезные основания для убежденности в бытии Бога и Христа. Но колоссально трудно заставить поверить в связь между далеким надкосмическим Богом и маленькой частной человеческой жизнью. «Да, пусть Он есть, но мне-то что с того»? – вот вопрос, о который разбиваются самые блестящие проповеди и самые глубокие богословские лекции.
Ответ Папы Иоанна Павла II на этот вопрос можно не просто осознать, изучая энциклики, его можно ощутить, читая стихи и прозу Кароля Войтылы. С приходом этого человека на Св. Престол Церковь заговорила поэзией. Это странно и удивительно? Вовсе нет. О поэзии Церковь говорила всегда. «Где?» – спросите вы. В Символе веры: «Верую во единого Бога Отца Всемогущего, Творца неба и земли...». Творец – в греческом оригинале – ποιητης – «делатель, поэт». Или раскроем первую книгу Бытия: «И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, и дерево плодовитое..., и произвела земля» (Быт 1, 11).
В IV в. св. Василий Великий так писал о возникновении мира: «Представь себе, что по малому речению холодная и бесплодная земля вдруг приближается ко времени рождения и, как бы сбросив с себя печальную и грустную одежду, облекается в светлую ризу, веселится своим убранством и производит на свет тысячи растений».
Но, пожалуй, одно из самых красивых описаний сотворения мира предложил своим читателям христианский автор Клайв Льюис. В «Хронике Нарнии» Творец, являющийся в облике золотого сияющего льва, творит мир песней: «Далеко во тьме кто-то запел. Слов не было. Не было и мелодии. Был просто звук, невыразимо прекрасный. И тут случилось два чуда сразу. Во-первых, голосу стало вторить несметное множество голосов – уже не густых, а звонких, серебристых, высоких. Во-вторых, темноту пронзили бесчисленные звезды. Лев ходил взад и вперед по новому миру и пел новую песню. Она была мягче и торжественнее той, которой он создал звезды и солнце, она струилась, и из-под лап его словно струились зеленые потоки. Это росла трава. За несколько минут она покрыла подножье далеких гор, и только что созданный мир стал приветливее. Теперь в траве шелестел ветер. Вскоре на холмах появились пятна вереска, в долине – какие-то зеленые точки, нет, уже палочки, а на них – короткие шипы, которые росли очень быстро. Сами палочки тоже тянулись вверх, и через минуту-другую их можно было узнать – это были деревья».
Почему, говоря об Иоанне Павле II, нельзя забывать о его творчестве? Потому что, творя, человек не способен лукавить, и извечный философский вопрос – быть или казаться? – теряет свое противоречие. Более того, в личности Святого Отца он вообще теряет свой смысл, как бессмысленно, например, стоять перед распятым Христом и размышлять о правах человека.
Слово поэзии всегда обращается не к сознанию и даже не к любимому современными психоаналитиками «подсознанию», а к самому человеческому естеству, к его первозданной цельности. К человеку, каков он есть не в абстракции, а в живой жизни. И слово поэзии очень много знает именно о жизни. Но что можно знать о смысле реальной жизни реальных людей, не похожих ни на какие схемы, что можно знать о жизни и людях без Бога Живого, воплотившегося в человеке 2 тыс. лет назад?
Людям по природе свойственно искать истину. Но когда они получают ее не целиком – от Бога, а фрагментами – от сатаны, страдания мира начинают приобретать сатанинский аспект. Так возникли Освенцим и Дахау в Германии, архипелаг Гулаг, на бывшем островке которого проживают сегодня все казахстанцы. Именно это и произошло, когда единственным мерилом человеческой жизни стала ее польза.
Югославский диссидент Милослав Джилас однажды сказал, что больше всего в Иоанне Павле II его впечатлило то, что он был абсолютно бесстрашным человеком. Это бесстрашие не было следствием самоизоляции Кароля Войтылы. Это было безошибочное христианское бесстрашие. В христианской вере страх не исчезает, но трансформируется в глубокой встрече со Христом Иисусом и Его Крестом, где все человеческие страхи Сын предложил Отцу, сделав нас всех свободными от страха.
Все Папы являлись в некотором смысле людьми таинственными. Не потому что они хранили какие-то тайны, а потому что встретились с Таинством – Истиной мира, явленной в жизни, смерти и воскресении Иисуса Христа. Эта самая истина являлась источником надежды и бесстрашия Кароля Войтылы. Поэты не просто знают о том, что было и есть. Обладая даром пророчества, они способны предсказывать времена и события. В далеком 1944 г., за 34 года до начала своего понтификата, молодой Кароль написал:
Остави, Господи, меня
и разум мой бескрылый,
На немощи не обрекай,
не истощай мне силы.
Нет благодарности такой,
чтоб вечность мне объять
И сердца солнечной стрелой
измерить благодать.
А если б и постиг я мир,
пожар бы воспылал,
Раздай я хоть всего себя,
я ничего б не дал.
А ты, Предвечный,
с каждым днем
мне убавляешь силы,
Вверяя Свой безмерный дом душе моей бескрылой.
Аида Махмудова
