Мариинский монах был священником, который жил в согласии со своим призванием, имел чуткое и отзывчивое к нуждам изгнанников сердце, пользовался огромным уважением как своих, так и чужих, а также самого генерал-губернатора Муравьева-Амурского. О. Шверницкий хорошо понимал, что творилось в сердцах большинства ссыльных – его непростых прихожан. Одни, удрученные несчастьем, хулили Бога и людей. Другие из-за материальной нищеты охладевали к вере. Мужчины были обижены на священников за то, что те убедили их организовать восстание, обещая победу, вместо которой пришло поражение и ссылка. Апостол Сибири, сам испытав на себе участь заключенного и изгнанника, понимал все их скорби и сомнения и относился с уважением и почтением к каждому, постепенно и терпеливо преодолевая недоверие. Некоторые из сосланных впадали в депрессию, алкоголизм, поддавались деморализации. Прочие развлекались и приобретали имущество, богатея на чужом несчастии. О. Шверницки так пишет о них Дубецкому: «Что же я могу написать тебе об Иркутске? Люди отстраиваются, вымывают золото, делают огромные накрутки на товары, веселятся и гуляют, делая все, что только им угодно».

После смерти бернардинца о. Д. Хацицкого, иркутского настоятеля (ум. 10 октября 1855 г.), приходский комитет при иркутской церкви принял решение о направлении ходатайства к губернатору Иркутска о назначении о. Кшиштофа временным администратором прихода. Уже 13 октября губернатор выразил свое согласие, а 17 октября о. Шверницкий проинформировал об этом архиепископа могилевского и консисторию.  На основании декрета митрополита от 10 декабря 1855 г. он был назначен постоянным настоятелем иркутского прихода и капелланом военнослужащих сибирских подразделений, что подтвердили также царские власти указом от 26 июля 1856 г.

Этот священник в течение 42 лет своей деятельности в Иркутске был миссионером, монахом с призванием, человеком великой доброты и усердия, духовным отцом изгнанников и символом Польши в изгнании. Обязанности его строго определялись директивами канцелярии генерал-губернатора, которым в то время был человек высокой культуры граф Муравьев-Амурский.

Помимо работы настоятеля, в задачи о. Кшиштофа входило также ежегодное посещение верных, разбросанных по территории этого крупнейшего прихода мира. Особенно горячо желал он побывать в Приамурье, до той поры недоступном для Церкви. Маршрут поездок священника был строго определен и в большинстве случаев охватывал лишь большие скопления католиков, а также предусматривал средства передвижения, места привала и вид оплаты. О. Кшиштоф странствовал, главным образом, зимой, а для передвижения использовал почтовый тракт, пароход, лодки, конные, собачьи и оленьи упряжки.

Это были крайне трудные поездки, но они доставляли миссионеру огромную радость. Каждый год о. Шверницкий навещал своих прихожан. Маршрут его поездки был заранее строго определен, но если только монашествующий миссионер узнавал, что где-то там, по пути следования, вне назначенного маршрута, есть какой-нибудь ссыльный католик, он отклонялся от запланированного пути, чтобы утешить пусть даже одного забытого беднягу. Делал он это уже за свой счет, разве что на почтовой станции встречал какого-нибудь доброжелательного и зажиточного человека, который оплачивал его проезд, пропитание и ночлег. Б. Дыбовский, который знал сибирские реалии, пишет, что «каждый его прихожанин с горячим нетерпением ожидал прибытия весной ангела-утешителя в лице своего настоятеля, который умел оживить и укрепить каждое наболевшее сердце и вдохновить верой в лучшее будущее. Этой пламенной и искренней верой он был проникнут насквозь». Сохранились многочисленные сведения о его пастырских поездках, потому что по возвращении он всегда отчитывался перед церковными властями в Могилеве.

Великую радость принесло ему разрешение на пастырский визит в амурские края, отнятые Россией у Китая. Там было много ссыльных, которых к тому времени не навещал еще ни один священник. Своей радостью он поделился со священником Иосифом Ренерем из Захарышек: «Наконец исполнились мои мечты. На протяжении нескольких тысяч верст я смогу утешать и утверждать в вере католиков. О, как я буду счастлив в этой поездке! Впервые голос католического священника раздастся на тех неведомых до сих пор просторах. Впервые от спасения мира бескровная жертва Сына Божьего свершится в этих краях».  Эта великая миссионерская поездка по территории Дальнего Востока продлилась с марта 1859 до января 1860 г. О. Шверницкий встретился с ок. 350 ссыльными католиками.

По просьбе друзей о. Шверницкий свою самую далекую и самую трудную, но, в то же время, принесшую ему большое духовное удовлетворение поездку отобразил в ярком очерке, опубликованном впоследствии. Проходя тысячи километров, он служил св. Мессы, крестил, исповедовал, учил, венчал, освящал могилы, утешал и укреплял веру. Для всех, кого он повстречал на своем пути, приезд католического священника и богослужения, совершавшиеся впервые за долгие годы в сибирской глуши, уже забытой, казалось, Самим Богом, были необыкновенным событием, стимулом для более глубокого испытания совести перед Господом, отечеством и ближним, отказу от пьянства и обращения к вере.

О. Шверницки с умилением описывает те встречи в Сибири: «Во время молитвы и пения не одна пара глаз оросилась слезами, потому что при воспоминании о родине как-то грустно и сладостно становилось в сердце, и хотелось верить, что мы, разлученные со своими близкими, отечеством, когда-нибудь дождемся и того, чтобы жить еще на родной земле и сложить в ней кости». Встретившись в самом далеком пункте своего путешествия нескольких соотечественников, священник писал: «При мысли, что в этом закоулке земли, вероятно, впервые была вознесена бескровная жертва Сына Божьего и что меня, недостойного, выбрал Господь первым, кто принес сюда утешение для католиков, мои слезы смешивались со слезами моих пенитентов – слезы сожаления и раскаяния за мои грехи и за мое слишком малое самопожертвование Богу и братьям».

Апостол Сибири был человеком необыкновенной доброты, самопожертвования и смирения. Свои письма он подписывал словами «humilimus servus» и сам себя называл: «бедным священником».  Слово «бедный» употреблялось не в смысле материальном, а значило «скромный, самоотверженный, не склонный ко всякого рода почестям и возвышениям». По словам современников, он делал много доброго, чуждаясь при этом всяческой популярности. В письме к М. Дубецкому о. Кшиштоф дал прекрасное свидетельство евангельского рвения: «Боже, сохрани меня от ужасной обязанности повышения по службе. Я простой и грешный человек. Мне хотелось бы и впредь утешать всех измученных тайгой, утомленных Сибирью, отсеченных от мира». В одном из писем Ф. Зенкевич пишет, что о. Шверницкий трудился, следуя своему призванию, и поддерживал нуждающихся материально: «Не раз какой-нибудь старик, бедолага или растяпа смог найти кров в приходском доме о. Шверницкого, а у новоприбывшим в город всегда найдется временный приют».  В рамках царской амнистии 1857 г. многие из переселенцев получили позволение вернуться из Сибири на родину или в другие места. Однако не все воспользовались этой возможностью:

1) из-за нищеты и отсутствия средств на переезд;

2) некоторым некуда было возвращаться, так как их имущество было конфисковано;

3) другие были настолько больны или стары, что уже не перенесли бы тяготы дороги и т.п.

Мариинский миссионер просил в своих письмах за тех, кто нуждался в помощи. В письме к «Самой лучшей и самой дорогой госпоже Генераловой» (по-видимому, речь идёт о Марии Юшневской) он ходатайствовал о финансовой помощи и поддержке для тех, кто не в состоянии себе помочь. Его письма являются своего рода плачем пророка Иеремии, полным отчаяния и призыва к зараженным бездушием и бессердечностью соотечественникам. Прося помощи для одного больного, священник пишет: «Госпожа Генералова, ведь мы здесь все голые, как турецкие святые, но все-таки, отнимая у самих себя средства на удовлетворение наших потребностей, мы отдаем их на содержание несчастного парализованного. А ведь у этого Лазаря есть богатый брат». О. Кшиштоф горячо просил эту женщину замолвить словечко перед братом несчастного, чтобы пробудить его совесть, потому что, если бы «не доброта товарищей, у него на совести была бы смерть брата».

Ян Космовский (MIC)

Алексей Мицинский (MIC)