«Один день Ивана Денисовича» как аллегория

Подробности

Категория: Газета "Кредо" №3' 23

Опубликовано 24.11.2023 14:40

Просмотров: 306

ОТНОШЕНИЯ

«Один день Ивана Денисовича»  как аллегория

Джозеф Пирс 

“Crisis Magazine”

Трудно, наверное, было бы найти более достойного лауреата Нобелевской премии по литературе, чем Александр Солженицын, который самой своей жизнью и творчеством доказывает способность литературы преобразовывать общество.

Родившийся в 1918, т.е. всего год спустя после того, как большевистская революция обрушила коммунистический террор на народы тех регионов, которые вскоре станут известны под единым названием «СССР», Солженицын превратится в одну из самых влиятельных фигур на пути своей страны к свободе от марксистской тирании.

Приговоренный к семи годам лишения свободы за «преступление», состоявшее в том, что он посмел критиковать Иосифа Сталина в личной переписке, Солженицын разоблачит ужасы советских лагерей в своем трехтомном шедевре «Архипелаг ГУЛАГ» и в короткой повести «Один день Ивана Денисовича». Если первое из этих произведений, вышедшее с подзаголовком «Опыт художественного исследования», предлагает широкую панораму истории всей системы трудовых лагерей, то последнее описывает один день в одном конкретном лагере. В мы обозреваем лагерный ландшафт в литературный телескоп, а в последнем наблюдаем повседневную жизнь заключенных под микроскопом.

В своей книге «Один день Ивана Денисовича» Солженицын опирался на личный тюремный опыт. Вымышленный лагерь, в котором разворачивается действие повести – это отражение реального лагеря на севере Казахстана, где писатель провел часть своего срока, а главный герой, Иван Денисович Шухов, имеет определенное сходство с самим автором. Так что в этой истории присутствует некое квазиавтобиографическое измерение.

Как следует из названия, все действие повести разворачивается в один единственный день из жизни главного героя. Тем самым Солженицын наводит на читателя приступ клаустрофобии при виде монотонной жизни заключенных, следующих одному рутинному распорядку каждый день, и этому дню как будто нет конца. Эта монотонность не просто доводит до клаустрофобии: мы буквально ощущаем ужасающее физическое напряжение быта узников. Вместе с рабочей бригадой нас выводят при минусовой температуре на стройплощадку, где Шухов работает каменщиком. Холод такой, что кирпичи нужно укладывать быстро, пока не застыл раствор.

Читатель также ощущает муки голода, ставшие неизменной составляющей жизни заключенных. Все существование главного героя сводится к поискам способа стащить или выклянчить лишние объедки, и одним из самых запоминающихся эпизодов повести является описание почти духовного, сакраментального акта приема пищи. Когда Шухов садится за стол, мы узнаем, что «святые минуты настали»:

Снял Шухов шапку, на колена положил.  Проверил одну миску ложкой, проверил другую. Ничего, и рыбка попадается. Вообще-то по вечерам баланда всегда жиже много, чем утром: утром зэка надо накормить, чтоб он работал, а вечером и так уснет, не подохнет.

Начал он есть. Сперва жижицу одну прямо  пил, пил. Как горячее пошло, разлилось по его телу – аж нутро его все трепыхается навстречу баланде. Хор-рошо! Вот он, миг короткий, для которого и живет зэк!

Сейчас ни на что Шухов не в обиде: ни что срок долгий, ни что день долгий, ни что воскресенья опять не будет. Сейчас он думает: переживем! Переживем все, даст Бог, кончится!

В миску как-то попала картофелина, что случалось редко, но рыбы было немного, «изредка хребтик оголенный мелькнет»: «Но и каждый рыбий хребтик и плавничок надо прожевать – из них сок высосешь, сок полезный. На все то, конечно, время надо, да Шухову спешить теперь некуда». Поужинав, он поборол в себе искушение съесть хлебный паек. «Хлеб на завтра пойдет. Брюхо – злодей, старого добра не помнит, завтра опять спросит».

Помимо подробного описания мрачных и давящих деталей ежедневных ритуалов и рутины, «Один день Ивана Денисовича» показывает взаимоотношения заключенных и их попытки противостоять вырождению повседневного бытия.

Бригадир Тюрин – настоящий лагерный долгожитель, осужденный девятнадцать лет назад за «преступление», заключавшееся в том, что ему не повезло родиться в семье зажиточных крестьян, пользуется уважением у других заключенных благодаря своей силе духа и мужеству, которое он благоразумно сдерживает во избежание стычек с лагерной охраной.

Фетюков растерял все остатки человеческого достоинства, думая лишь о том, как бы утолить свои аппетиты, и безо всякого стеснения клянчит еду и табак: рабски служа своему телу, он потерял душу.

Другая крайность – Буйновский, которого все называют кавторангом, потому что в прошлой жизни он служил капитаном второго ранга на советском военно-морском флоте. Новичок в лагере, он слишком гордится своим званием, и ему недостает нужной покорности. Чтобы выжить в лагерях, капитан должен научиться прогибаться, не ломаясь, как этому научились Шухов и Тюрин.

Наконец, есть еще такой вдохновляющий персонаж как баптист Алешка, в лице которого в этом ужасном мирке присутствует христианство. Он живет в мире с самим собой, со своим положением и с товарищами по лагерю, потому что живет в мире с Богом, принимая все страдания в свете надежды на конечное избавление. Алешка не просто физически выживает среди лишений и жестокостей тюремного заключения, а прямо-таки цветет духовно. Он – свидетельство присутствия Христа, свет во тьме.

Окончательную оценку «Одному дню Ивана Денисовича» должны давать не литературные критики, а бывшие узники советских лагерей, писавшие Солженицыну после публикации этой повести. «Я просто не мог усидеть на месте, – признавался один из бывших заключенных. – Постоянно вскакивал, ходил из угла в угол и видел перед глазами те же сцены в том лагере, где был я». «Когда я читал это, – написал другой, – то буквально чувствовал волну холода, как тогда, когда выходишь из барака на поверку».

Еще один бывший заключенный, который уверял, что в повести как будто описана в деталях его собственная жизнь, рассказал, как однажды поспорил с женщиной, раскритиковавшей произведение Солженицына за то, что оно слишком депрессивное: «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь», – ответил он ей. И, наконец, слова вдовы человека, который сгинул в сталинских лагерях:

Я вижу, я слышу эту толпу голодных замерзающих существ, полулюдей-полуживотных, и среди них – мой муж… Продолжайте писать, пишите правду, даже если сейчас они не напечатают! Потоки наших слез пролились не напрасно: правда всплывет на поверхность в этой реке слез.

И Солженицын продолжал писать. Он продолжал говорить горькую правду и разоблачать сладкую ложь. Он стал неутомимым адвокатом миллионов тех, кто сгинул в лагерях, и миллионов других, кто оплакивал и до сих пор оплакивает их. В конце концов, его слово оказалось достаточно могучим, чтобы внести свой вклад в свержение советской тирании. Такое живое наследие нам оставил этот истинный герой ХХ в.





















.