Прочитав Библию заново, я словно ощутил ее другой книгой. Святой Павел, автор большей части Нового Завета и первый христианин «рожденный заново» начал мне гораздо сильнее казаться католиком.

 

Я заметил, что в Библии никогда не упоминается сама идея «sola scriptura». Я тоже раньше упускал из виду те фрагменты, в которых говорится о руководстве, как письменной, так и устной Традициями (2 Фес 2, 15; 3, 6. 1 Тим, 3, 15. Лк 10, 16. Ин 3,13-14, Рим 10, 17), а также те, где говорится о превращении самой Библии в объект идолопоклонства (Ин 5, 39-40, 46-47. 2 Пет 3, 16. Мф 18, 17. Деян 8, 31). Осознав это, более 30 000 библейских интерпретаций стали выглядеть для меня очень небиблейскими.

 

Я всегда принимал представления Лютера о всеобщем священстве и «sola scriptura» без доказательств. «Разумеется, каждый человек достаточно квалифицирован, чтобы толковать Писание – или быть своим собственным “Папой”» – считал я. Затем я перечитал Писание об основании живой Церкви на Петре (Мф 16, 17-19) и его преемстве (Ин 14, 25-26; 20, 23. Еф 2, 20; 3, 5. Мк 6, 7, 12-13. 1 Кор 7, 32-35. Мф 19, 11-12). Пётр упоминается 155 раз в Новом Завете, по сравнению со 130 упоминаниями других Апостолов в совокупности. Тот же факт, что Иисус говорил некоторые вещи всем Своим ученикам, а другие – только Апостолам, был ничем иным, как откровением для меня.

 

Мне стало ясно, что нет лучших пасторов, для проповеди из Библии, чем священство Католической Церкви, поскольку оно наиболее прямо связано с Иисусом через Апостольскую преемственность. Иисус даже «дунул на» Своих Апостолов, прежде чем наделить их силой прощать грехи (Ин 20, 21-23. 2 Кор 2, 10; 5, 18). Я стал понимать, что Святой Дух действует через одно Тело, а не через 30 000 тел – через Единую, Святую, Католическую и Апостольскую Церковь (Ин 10, 16. Еф 4, 4. Рим 16, 17).

Меня также удивило, что фразы «прими Иисуса в свое сердце» и «личный Господь и Спаситель» нигде не встречаются в Библии, и оказались на самом деле баптистскими традициями. Напротив, Библия совершенно недвусмысленно говорит о том, как человек рождается свыше, и речь идет «о воде и Духе» (Ин 3, 3-6). Идея Таинств, для меня, стала принимать библейскую форму.

 

Святость и обязательность Святой Евхаристии (Ин 6, 51-65. Лк 22, 19. 1 Кор 10, 16-17; 11, 23-29), возможно, были моим самым большим упущением. Позже я узнал, что жившие до Реформации христиане рассматривали Евхаристию (Тело и Кровь Христа) как центральный аспект их веры; Евхаристию, а не длинные проповеди или пение. Они всегда верили в реальное присутствие Христа в Евхаристии; все они, включая даже главных реформаторов, кроме Цвингли, который был первым человеком, когда-либо предположившим простой символизм этого Таинства, и единственным реформатором, предположившим, что Евхаристия не должна совершаться регулярно.

 

Во времена Реформации Католическая Церковь сделала это Таинство ежегодным, и это было существенным моментом протеста для реформаторов. Все они, кроме Цвингли, настоятельно рекомендовали уделять его по крайней мере еженедельно. И всё же, в ироническом повороте истории, именно Католическая Церковь уделяет верным Тело и Кровь Христа ежедневно, тогда как наследники Реформации не следуют указаниям даже своих собственных лидеров, не говоря уже об Иисусе^[1].

 

Меня также утешило знание того, что вера и дела – являются двумя сторонами одной медали (Рим 2, 5-10. Ин 5, 28-29. Мф 25, 26-46). Меня никогда полностью не устраивало то, что человек может спастись лишь «веря в Иисуса», и делая после этого любые безнравственные вещи. Это казалось мне неправильным. В самом деле, единственный раз, когда в Библии появляются слова «sola fide»^[2] (лат.: только вера), они без промедления отвергаются (Иак 2, 24)^[3]. Я почувствовал себя в ладу с тем, на что делает акцент Католическая Церковь, призывая христиан на практике делиться любовью, которая была нам показана, и, тем самым «совершать свое спасение» (Флп 2, 12).

 

Мой книжный «набег» на христианство открыл мне историческую Церковь, основанную на Апостольской Традиции, и передающую Истину следующим поколениям. Составление канона Священного Писания было одним из способов помочь Церкви обосноваться и возрастать в своем понимании Христа. Изучая всё это, мое «реформированное» восприятие Троицы и Библии имело всё меньший смысл, учитывая, что они [Библия и учение о Троице] были созданы католиками, трудящимися в рамках Католической Церкви.

 

 

Если моя прежняя христианская вера ощущалась мной словно река Миссиссипи, Католическую Церковь я стал воспринимать, словно Тихий океан. Это была не «просто еще одна деноминация», а скорее Святая и уникальная. Она стала казаться мне старым деревом, посаженным Самим Иисусом, чьими сучьями и ветвями были протестантский и другие, более поздние расколы.

Знание о самом первом употреблении термина «католический» (в послании Святого Игнатия Антиохийского (Богоносца), датируемом примерно 107 г. от Р.Х.) развеяло мои последние оставшиеся подозрения по отношению к этому слову. «Где будет епископ, там должен быть и народ, так же, как где Иисус Христос, там и Католическая Церковь». Слово «католический» имеет греческое происхождение и означает «вселенский». Ни больше, ни меньше.

 

Рожденный в вере, далекой от ствола, я всегда задавался вопросом, насколько более точно мое неденоминационное понимание Библии, чем понимание «религиозной группы» из моего детства, которая была очень уверена в своих библейских интерпретациях. В самом деле, бум альтернативных «церквей» в Америке XIX века, к которому принадлежат и Свидетели Иеговы, является ярким примером опасности «sola scriptura».

 

Отсутствие какого-либо руководства помимо Библии было просто слишком небиблейским, неисторичным и нелогичным, чтобы больше признавать его. Я назову лишь несколько примеров «групп», чье «христианство» включается в общий поток протестантских вопросов: Объединенная Церковь Бога, Христианская Наука, Церковь Святых последних дней [мормоны] и Свидетели Иеговы. Все они, за исключением мормонов, основывают свои вероучения на аргументах, базирующихся исключительно на Священном Писании («sola scriptura»).

 

Оборачиваясь назад, мне грустно и смешно, что я провел свое раннее детство в христианстве, которое отвергало празднование Рождества и дня рождения как языческие традиции, поскольку они действительно нигде не упоминаются в Библии. В то же время, многие из этих «групп» объявляют среднестатистического католика/протестанта навечно проклятым за свое «язычество». Это был уже предел. Поэтому я решил назвать вещи своими именами и признал, что мой неденоминационализм [непризнание разделения христиан на различные деноминации и восприятие себя, как «просто христианина», без отнесения к какой-либо из них] был всего лишь очередной деноминацией, – я видел лишь половину картины^[4]. Кроме того, я предпочел бы быть доденоминационным [т. е. исповедовать веру изначального христианства, дораскольную, сохранившуюся только в Католической Церкви].

 

В конце концов я признал, что мой неденоминационализм отличался лишь в деталях, но не в своей природе, от веры Свидетелей Иеговы моего детства. Оба они следуют той же традиции «sola scriptura», сделанной руками человека. Просто они приходят к разным выводам.

 

Помимо доктрины, другим аспектом, привлекшим меня в Католическую Церковь, было ее моральное учение. Когда большинство деноминаций продолжало идти на компромисс со стремительно изменяющимся миром, Церковь стояла как скала, хотя и подвергалась ударам волн поп-культуры и политкорректности. Честертон однажды сказал: «Мы действительно не хотим религии, которая была бы права там, где и мы правы. Мы хотим, чтобы религия была права именно там, где мы ошибаемся. Мы не хотим – как говорят газеты – Церкви, которая будет двигаться вместе с миром. Мы хотим Церковь, которая будет двигать миром» – я был вынужден согласиться.

 

Во время отпуска, я останавливался в католических храмах Сан-Франциско, Алматы, Бангкока и Парижа. Они поразили меня важностью Литургии; не только из-за ее эстетической красоты, но также из-за поддержания сплоченности. Мне не нужно было волноваться о поиске храма и проповедника, которого я бы одобрял. Я точно знал, чего ожидать в любое время и в любом месте. Вместо того чтобы слушать чью-либо проповедь на службе, я мог посещать Святую Мессу, слушать проповедь и присутствовать при чуде Святой Евхаристии еженедельно или даже ежедневно.

 

Эти проповеди бросали мне вызов и смиряли меня, заставляя разделить любовь Иисуса больше, чем я когда либо ощущал, будучи протестантом. Тот факт, что Католическая Церковь является крупнейшим неправительственным поставщиком услуг здравоохранения и образования по всему миру, заставило меня задать себе вопрос: Кто я такой, чтобы говорить, пока Церковь делает?^[5] Меня в действительности никогда не устраивало утверждение, что вера – это всё, что имеет значение. Я чувствовал, словно всё время, что мы, как христиане, проводим вместе в церкви, тратилось на библейские дискуссии и обсуждения того, почему вера так важна. Я же хотел привести свою веру в действие!

 

По дороге домой я наткнулся на свидетельства сотен бывших протестантских лидеров различных деноминаций^[6]. Они показали мне, что восприятие христианской веры всерьез не является синонимом антикатолицизма. Наоборот, их истории укрепили меня в моих исторических открытиях, и помогли мне ответить на ощущаемый мной призыв достичь полноты Христа в единении с собратьями-католиками. По иронии судьбы, я чувствую себя больше «просто христианином», чем когда-либо. Это имеет смысл, поскольку именно вне Вселенской Церкви и ставятся ярлыки.

 

Я крестился в Казахстане в Пепельную среду 2017 года, и стал более оптимистичным и уверенным относительно своей христианской веры. Физические средства, выражающие практику католической веры, такие как следование литургическому календарю, коленопреклонение на Мессе, совершение паломничеств или стояний Крестного Пути, сделали мою веру более осязаемой и человечной. Мне нравится эта часть моей веры.

 

Я также ощущаю реальное чувство единения с другими верующими; все практикующие католики разделяют одно и то же вероисповедание и принимают одно и то же Тело и Кровь Христа. Глубина и широта Церкви – это еще одна вещь, которую я люблю. Она просто слишком большая, чтобы ее описать. Она бесконечно больше этой истории обращения или любых межденоминационных размолвок. Она больше, чем этот конкретный язык или культура, с которой мы можем иметь дело. Это именно та христианская вера, которую я искал.

 

В конце концов, я мог бы остаться протестантом и быть хорошим человеком. Но дело было не в этом. Мое христианское путешествие было движимо поиском истины и полноты Христа. Я понял, что если я собираюсь быть протестантом, я должен знать, почему я не католик. В итоге, я возложил свою веру и доверие на Единую, Святую, Католическую и Апостольскую Церковь, основанную Самим Иисусом, а не на какую-либо другую, основанную каким-либо другим человеком. Говоря словами Дж. Р. Р. Толкина:

 
«Лично меня убеждают притязания Петра, и я не оглядываюсь на мир, дающий как будто немалую почву для сомнений, которая из Церквей Истинная (если христианство истинно), храм Духа, умирающий, но живой, совращаемый, но святой, самопреобразующийся и восстающий. Но для меня та Церковь, признанным главой которой на земле является Папа, имеет главное основание притязаний в том, что именно она всегда защищала (и защищает по-прежнему) Святое Причастие, и воздает его почетнее всех, и ставит его (по ясно выраженной воле Христовой) на первое место. «Паси овец моих», – было Его последнее веление св. Петру; поскольку же Его слова следует всегда сначала толковать буквально, я полагаю, что в первую очередь указывают они на Хлеб Жизни» (Пер.: Сергей Алексеев).

 

Говорят, что не каждый может быть богословом, но каждый должен знать немного богословия. Интенсивное изучение моей собственной веры позволило мне присоединиться к словам Честертона, когда он сказал, что «католик – это человек, который набрался смелости, чтобы встретиться с невероятной и немыслимой идеей о том, что что-то другое может быть мудрее, чем он сам». 31 октября 2017 года состоится воспоминание символического начала Реформации, и потому, я молюсь о том же единстве, о котором молился однажды Иисус в Гефсиманском саду. Аминь.

 

Дэвид Раковски