...не хочу!

не знаю!

не справлюсь!    13

 

В конце концов, мы могли бы сказать, что всё в порядке. Цель достаточно привлекательна, путь протоптан, границы очерчены. Искреннее возвращение к первоначальному маршруту, определенному крещением и верой, оказывает невероятно мощный эффект. Наши заблуждения нам прощает Автор Вселенной, мира и порядка, который Он в нее вложил. Если бы мы, в самом деле, могли прочувствовать громадность своей провинности всякий раз, когда нарушаем данный Богом порядок своим упрямством и гордостью (как еще назвать протест, когда мы думаем, что мы лучше Него понимаем не только свою собственную жизнь, но и жизнь других людей), тогда наши колени должны были бы, по меньшей мере, подкоситься, когда мы бы узнали, что всё прощено.

 

Не из-за самого этого известия. Ни в коем случае, речь не идет о подобной ситуации, которая нам известна из личной жизни, когда мы хотим доставить кому-то радость и говорим ему то, что он хочет услышать или то, что ему нужно услышать. Независимо от того является ли это правдой или нет.

 

Но из-за содержания этого известия. Тебе прощено. На самом деле. Человек, попробуй на некоторое время перестать считать себя пупом земли и поверь, что в этот раз что-то по-настоящему важное (в твоей жизни) решает Кто-то другой. Кто-то большой с большой буквы «К». Возможно, нам бы хотелось, чтобы это предложение было перед нашими глазами, словно граффити на стенах панельного дома. Или ты хочешь сделать вид, что понимаешь прощение и любовь лучше всех на свете? (И что еще? Ты понимаешь, как использовать автопогрузчик? навигационную башню аэропорта во Франкфурте? как функционируют антивирусные программы? или же, как управлять государственным хозяйством? Но что всё это по сравнению с балансом между грехом и прощением?)

 

Чтобы убедиться в том, что мы находимся в Божьих руках, снова пройдемся по этому фрагменту. Кому я делаю больно своим грехом? В первую очередь Богу, потому что не верю, что его требования подходят для нашего, и, следовательно, моего блага. Затем человечеству как таковому, потому что я являюсь его частью и своими грехами вношу вклад в его психическое загрязнение. Подобно тому, как некоторые компании, государства, или же отдельные лица, угрожают физической и биологической жизни (причем не только своей) опасными отходами. И я произвожу опасные отходы… Если вместо правды предпочитаю ложь, если вместо надежды от меня исходит отчаяние, если вместо мира и примирения я распространяю гнев, а вместо любви – вульгарность. Поэтому в начале Мессы я должен сознательно, а не как заученные фразы, произносить следующие слова: «Исповедую… и вам, братья и сестры, что я много согрешил… Поэтому прошу… и вас, братья и сестры, молиться обо мне Господу Богу нашему…». Я нуждаюсь в вас. Если бы я искренне размышлял над этими словами, я никогда бы не смог равнодушно относиться к кому-либо из тех людей, которых я встречаю в храме, и перед которыми я произношу это исповедание. Я действительно не могу относиться безразлично к тому, в ком нуждаюсь.

 

Конкретным грехом мы причиняем боль конкретному человеку. Поэтому частью примирения должно быть стремление к конкретному исправлению: поданная рука тому, кому я испортил вечер, когда отказался говорить с ним из-за обиды; или соседке, о которой я сплетничал вчера вечером после Мессы; или коллеге на работе, которому я лгал, потому что это было проще, чем сказать правду.

 

Но это должна быть не просто протянутая рука. Ты должен вернуть эту тысячу, которую оставил себе не заплатив налоги; отречься ото лжи перед родителями, которую ты сказал из жалости к себе или из-за гордыни; починить водопровод, который ты обещал своей жене два месяца назад; оплатить книгу из библиотеки, на которой ты, завтракая, оставил жирные пятна и пролил «Колу»; признать скандал, который ты вызвал грубыми шутками на корпоративе под влиянием алкоголя.

 

Остается последний аспект греха: причинение боли самому себе; душе, которая не является деления хромосом или гамет моих родителей. Каждый человек получил ее непосредственно от Бога. И это очень хрупкий материал. Ее ранит не только то, что мы считаем раной, когда после разочарования из-за чего-то (или даже в большей степени из-за кого-то) мы плачем ночью в подушку и кричим в тишину, окружающую нас, – ее ранит даже наш собственный грех. Каждый грех. Ибо всё, что я делаю, о чём говорю или думаю – становится частью моего «я» и никогда не исчезает из моего прошлого, даже если я забываю об этом. Я могу не вспомнить, где или куда я утром положил ключи, кому обещал, что после работы буду ждать его у пожарной станции, – но это не означает, что эти ключи положил не я, или не я дал обещание. Это связано со мной, с моим «я». Хотя мы иногда забываем об этом, но другие помнят (к нашему удивлению, даже несколько лет спустя). Иногда забываем не только мы, но и другие, и только фотографии или старые письма свидетельствует о том, что мы где-то или с кем-то что-то по-настоящему пережили. А иногда нет даже фотографий и воспоминаний. И никто об этом не помнит. Однако это не означает, что то, что я сделал, сказал, или то, что происходило в моей голове, больше не является частью моей истории жизни, ведь ее безошибочно помнит Бог, существующий вне времени и пространства, а также вне нашего ума и человеческих воспоминаний.

 

В какой-то момент мы, так или иначе, отдадим свою жизнь именно Ему. И, потому что душой мы похожи на Бога (ведь мы получили ее от Него), именно душой мы приблизимся к Нему, когда тело со своими биологическими процессами уже не будет способно выдержать ритм биологической жизни и всех ее процессов. Если «лицо» является символом каждого существа, значит Бог и (каждая, в том числе моя) душа будут «стоять» друг перед другом, лицом к лицу. Душа со всем, что на ней запечатлелось в течение земной жизни: со стаканом чистой воды, поданным просящему бездомному; с присвоенной тетрадью из незакрытого на ключ шкафа; с мужественным прыжком на дорогу для спасения пятилетнего ребенка, которого ты оттолкнул на тротуар, чтобы его не сбила машина; с безрассудно превышенной скоростью вождения, когда ты подверг кого-то опасности или напугал женщину, которая шла по пешеходному переходу.

 

Хорошее испытание совести неумолимо и неподкупно, поэтому оно очень полезно: оно покажет нам наше истинное лицо. Не то лицо, которое с носом, парой глаз и полными губами. Но лицо души. Оно не всегда имеет красивый вид, чтобы им можно было похвастаться. Если мы будем стараться больше говорить о стакане воды, то не сможем стереть из души украденную тетрадь.

 

 

Сами по себе мы не в состоянии по-настоящему простить. Простить что-либо – это не то же самое, что оправдывать это перед собой. Оправдывать (перед собой) свое поведение – значит нечто другое, нежели признавать, что я поступал неправильно и уже не могу вернуть это обратно. У меня нет права решать самому, что я не понесу за это никакого наказания.

 

Простить себе и больше к этому не возвращаться. Как трудно это может быть для честных атеистов, которые способны честно признать свои ошибки! Как депрессивно должно быть осознание того, что не существует никого, кто способен исправить этот дисбаланс. И с чувством долга жить до конца своих земных дней.

 

Насколько проще это тем, кто верит в существование Бога. И в его способность сделать то, что неспособны сделать мы. Его прощение распространяется и на мой самый величайший и тяжелый грех, если я осознаю и признаю его, сожалею о нём и желаю избавиться от него.

 

Бог приступает к этому на первый взгляд несправедливому (но в то же время милосердному и доброму) соглашению, тщательно стирая только мои плохие поступки, слова и мысли (признанные, и в которых я хотя бы с минимальным сожалением раскаялся), не стирая при этом ни единого малейшего доброго поступка! Это не сравнить даже с Золушкой, отделяющей горох от фасоли! Может ли после этого кто-то еще упрекать Бога в том, что Он не любит нас, и серьезно так думать?

 

Бог закрывает мои грехи так, что я больше не должен беспокоиться о них. Иисус часто спрашивал тех, кто следовал за ним: «Веруешь ли ты?». Тот же вопрос Он задает и мне в исповедальне: «Веруешь ли ты?». Если я решаю не веровать, Он не станет меня переубеждать. Если же я решаю поверить – Он берет меня на руки, чтобы я мог прижаться к Нему и успокоиться.

 

Грех (независимо от его размера и серьезности) не прекратит свое существование, ни как факт отвращения от заповедей Божиих, ни как воспоминание. Бог снова добровольно оказался в роли судьи: Он не хочет больше осуждать нас за этот грех, не хочет вспоминать о моем грехе. И мои воспоминания не должны тяготить меня.

 

Нависающая над мужчиной огромная скала вот-вот упадет. Должно быть, это ужасное чувство, когда некуда бежать. Учащенное сердцебиение, слезы страха, невнятный крик, седые волосы на висках, наутро пот после кошмарного сна. Человеческими силами невозможно спра

 

виться с этой ситуацией. Нет решения. Человек не птица, чтобы куда-то улететь, не змея, чтобы уползти вниз по крутому склону. Это безвыходная ситуация.

 

Если мы отдадим себя в распоряжение Бога, Он переведет нас через долину смерти, удалит от нас наших врагов (которым может быть и наше тщеславное Эго, когда оно с трудом признаёт, что вопрос о прощении решает кто-то другой), а тот самый валун, который минуту назад представлял для нас смертельную угрозу, станет скорее объектом наблюдения, нежели страха. Грех не перестает существовать, но мы видим его с высоты Бога. Нам больше не угрожает оказаться под завалом.

 

Такая точка зрения, это воспоминание, помогает нам впоследствии быть счастливыми и благодарными за освобождение, а также за то, что мы стали более сильными в решимости не возвращаться обратно на то же место. Чтобы мы более не подвергали себя риску смерти. Вечной смерти. Без любви. Без Бога. Во тьме – без света, в несчастье – без освобождения, в отчаянии – без надежды, в одиноком скрежете зубов. Навсегда.

 

Прости нам, Боже, как и мы прощаем должникам нашим, среди которых и мы сами. Когда мы бу

 

дем вновь и вновь повторять эти слова в молитве «Отче наш», мы можем осмотреться вокруг себя. Мы прощаем или по крайней мере хотим простить. Не только вам, братья и сестры, но и себе. Чтобы Ты, Боже, мог простить нам.

 

У меня когда-то было очень счастливое время, это было словно в раю. Тогда я заблудился, сбился с правильного пути и не воспользовался ни предложенными Богом правилами, ни Его энергией для их соблюдения. Спустя некоторое время (много или мало) я это осознал и остановился. Я не был более достоин называться сыном Божьим (или дочерью). Я знал, что должен вернуться. И потом продолжать идти другим путем, нежели до сих пор. Я хотел изменить что-то существенное в себе. Поэтому сейчас я здесь. И я знаю, что у меня есть место, куда я могу вернуться.

 

Я исповедую Богу, и Вам, духовный отец, которого избрал Господь, что с момента последнего примирения с Богом десять лет назад (полгода назад, месяц назад, две недели назад…) совершил такие прегрешения…

 

 

О. Милош Шабо