...не хочу!

не знаю!

не справлюсь! 10

 

 

Что же делать для того, чтобы, в конечном счете, нам было прощено? Где искать этого посредника, который для нас это прощение произнесет? Кто получил от Бога власть прощать? «Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся…»

 

Только тот, кто владеет этой силой, может передать ее дальше. Тот факт, что Иисус может простить грех, Он ясно дал понять несколько раз, несмотря на возмущение и гнев благочестивых фарисеев. Передача власти прощать грехи является одним из самых шокирующих, но не нелогичных моментов в поведении Бога. Апостолы, которые после воскресения Иисуса в конце Его человеческого присутствия в мире приняли этот мандат от своего Учителя и должны были быть в тот момент столь же удивлены, когда Он дал им этот приказ, чтобы они повторяли то, что Он сделал во время Тайной Вечери. Чтобы они обычную еду и питье преосуществили в то, в чём Он Сам будет присутствовать таким образом, как и тогда, в первый раз, когда Он преосуществил их впервые.

 

Прощение, которое они должны с этого времени осуществлять и произносить, не является только их словом прощения (кроме случаев, когда их самих просят о прощении, как физическое лицо), но прикосновением Божьей любви, которая склоняется к человеку, приходящему просить о прощении именно Бога. Пётр и (на тот момент) его десять собратьев апостолов становятся устами, которые будут произносить Божие «Ты прощен».

 

С того момента, когда способность Бога прощать грехи превышает размер вечности и входит в человеческие руки, она может в этом времени и пространстве уже и остаться. Линия, которая достаточно хорошо прослеживается, если мы будем нисходить от апостолов до наших времен. И обратно – от существующего священника через его епископов, которые дают ему эту власть через возложение рук во время рукоположения (кстати, еще одно из событий, которое относится к числу Таинств. Но что это должно быть? Передача правомочий или функций?), и дальше, через епископов, передающих ту же самую власть, к самим апостолам, которые первые получили ее от Христа. Поэтому эта последовательность теологически называется «апостольской».

 

Каждый священник, у которого эта власть не была епископом отобрана, обладает силой, которую не имеет ни один из друзей, ни один парикмахер. Никакой психолог или терапевт не может мне с убедительной уверенностью сказать: «прощаются тебе грехи», если в то же самое время не является священником, который, кроме человеческих (и жалко, что так редко и профессиональных) советов: как в подобных проблемах в будущем себя вести, и который может с меня, со скоростью больше, чем скорость молнии, снять бремя отлучения от Бога. В этих словах скрыт очень сильный смысл. Смотрите внимательно, что происходит, когда я понял, что сделал что-то, что не является правильным. Я признал это, и я вернулся с болью, что я так сделал, и с желанием вернуться (к тому моменту, с решением пройти трудный и долгий путь до судьбоносного перекрестка, где я заблудился). И вдруг, вместо того, чтобы я шел шаг за шагом назад, меня кто-то взял на руки и донес к этому критическому перекрестку. В Своих гвоздями пронзенных руках и копьем пронзенном сердце. Это длилось меньше времени, чем прочтение двух последних предложений.

 

И всё же человек («Конечно, не я ли, Господи?») опять ведет себя как Господь Вселенной (думаю, что скорее неосознанно, чем осознанно), хочет быть как Бог. Вместо благодарности за эту скорость любви, вместо удивления такой большой добротой, он уже через некоторое время (возможно, после некоторого колебания) закатывает штаны, чтобы вновь идти по тому же пути, который его уже один раз (два, три, четыре, сотни раз...) отвел от Бога. Как это назвать? Наглость? Нахальство? Он не осознает, что этим вновь оскорбляет? Сходит с этого повторного и добровольного возврата на старые рельсы, привычка, которую человек не моргнув глазом и без капли сожаления вновь и вновь совершает? Уже не идет речи об однократном (повторном) плохом решении, но об искушении Бога, насмешке над Богом. Оскорбление Духа Божия. И это невозможно простить. Не потому, что Бог не смог бы сделать это, а потому, что человек, который с такой легкостью и без стыда это совершает, уже не расположен принять Божье прощение.

 

Священник в исповеди становится орудием милосердия Божьего, не являясь при этом Богом. Он не видит в сердце человека, который приходит к нему и не знает обстоятельств, о которых должен (по воле Бога) решать, будут ли они прощены или оставлены. Он знает только (дай Бог, чтобы священники осознали это), что непрощение, не по причине грехов, которые могут священника или других благочестивых (можно сказать «уважаемых») прихожан пугать их размером или частотой, но по причине, что о них не искренне сожалели…

 

Из своей комнаты (кухни, офиса, скамейки... или с того места, где началась моя подготовка) я добрался до исповедальни (комнаты, приходского офиса, гостиничного номера, парка, переулка... или, где я организовал встречу со священником). Приходит важная и, по-человечески, самая трудная часть, которой является исповедание грехов. Когда мы хорошо осознаем, что надо признать, мы избежим ненужных речей и длинных монологов, в которых пытаемся священнику описать весь свой внутренний мир и духовную жизнь, сказать ему о своих чувствах, немного (или, вернее, в деталях) приблизить ему свою семью, продискутировать с ним свои богословские мнения, тем самым путая таинство примирения с дружеским разговором (в котором, иногда, не прозвучит даже намека на грех), одностороннее мнение, что священник ведь должен выслушать кающегося (значит меня, которому не с кем побеседовать) и обязан слушать всё.

 

Конечно, признание не должно быть просто списком и перечнем из конфессионального зеркала, но формальной исповедь делает не только бессмысленный перечень грехов. Точно так же может стать тогда, когда вместо ясного и краткого перечисления того, когда и как я конкретный грех совершил, я долго буду описывать то, что переживаю (если это возможно, с утра до вечера), свои отношения с Богом, благодаря Которому я сдвинулся (но куда?) в своей духовной жизни, и к чему я пришел во время недавней медитации над Евангелием от Иоанна... Формализм в исповеди удалит хорошее испытание совести. Тот, кто его не совершает в спешке, но уделяет ему достаточно времени, на удивление, обнаруживает, что в большинстве случаев уже не чувствует необходимости длительного общения на исповеди. Медитация над отношением с Богом и Его советами уже произошла. Несколько минут глубокого созерцания перед священником не заменит того, что я сделал в тишине перед Богом.

 

Сейчас я, возможно, кого-то прогнал от своей исповедальни. Но что сделать... никакой священник не имеет никакого права принуждать кого-либо к тому, что он должен принять Таинство Покаяния именно через него. И это потому, что эту власть он не получает на основе своих человеческих сил и способностей, но только как незаслуженный дар Божий, без серьезных причин, он не имеет права отказаться от кого-либо. Этой серьезной причиной может быть, например, тот факт, что он сам находится в том грехе (является вторым лицом), который признает кающийся, или соучастником. При тяжелой степени участия в том грехе церковь даже приказывает священнику отказать.

 

Как отказ со стороны священника не может быть истолковано, например, им установленное время или место, где и когда он может уделить Таинство Примирения. Если единственной ролью священника было бы прощать грехи, это, безусловно, было бы не правильно. В противном случае речь идет не только о координации другой священнической деятельности, которая включает в себя, помимо всего прочего, миссию приобретать новых учеников Иисуса, но и о защите от возможного злоупотребления Таинством Примирения. Кроме того мы помним, что тот, кто просит (даже священника), может просить в другое время и в другом месте, но не диктовать свои условия. Это означает, что священник также может иметь свои причины, по которым так реагирует. И он не должен их раскрывать.

 

Однако так как личностью священника остается настоящий человек, конкретный мужчина, который за свои человеческие качества, профессиональный опыт, но также и за свою эмпатию, духовность или харизму (и многие другие факторы) может быть для кого-то более или менее приемлем, мы можем выбирать исповедника. Зная, что идеального, наверное, мы не найдем. Тем не менее, ни один из священников не является Богу препятствием, чтобы Он через него мог простить честно просящему грешнику. И поэтому, качество священников является не только отражением актуального общества или его семьи, или личной истории, но и результатом нефункционирующей приходской общины и ее молитв, каждый из нас может помочь в том, чтобы спектр исповедников расширился другими (лучшими) священниками.

 

Тем не менее, перед каждым кающимся стоит довольно большое число священников, готовых дать им Божье прощение. Да, Божье. Именно для того, чтобы священник не забыл, что во время исповеди к нему приходит человек только как к посреднику, а не как к автору прощения, он связан одним из самых сильных и самых сложных секретов, который называют «исповедальным». Никому и никогда он не может сказать того, в чём конкретный человек исповедовался, и даже после его смерти (даже в процессе канонизации). Роль исповедника и власть прощать были священнику доверены для всех, кто у него (и у его преемников) будет в смирении искать Божий голос, который четко и явно может возвестить благодать прощения: «…я прощаю тебя...»

 

Кто-то может хотеть этим «институтом секрета» злоупотребить и откровенно говорит священнику о своих преступлениях или уголовных делах, которые совершил, или только собирается совершить. Даже если такому преступнику священник не мог дать отпущение грехов, осознание того, что ему кто-то доверился в исповеди, которая не является его собственностью, он не может идти в ближайший полицейский участок и огласить его. С другой стороны, именно это священник (и никто его от этого не освобождал!), эту обязанность признания (даже в случае, если кающийся ему угрожает), ясно и четко, в рамках своей духовной власти, должен не только напомнить, но и приказать!

 

Тайна исповеди настолько велика, что для того, чтобы полностью защитить каждого, кто приходит с любым грехом на душе, который гнетет его, и о котором он сожалеет, священник не может открыть никакой грех, даже под угрозой смерти, и без специального позволения кающегося, помимо исповеди, даже ему самому. Так же после исповеди он не может подать ему никаких признаков того, что он о нём узнал что-то тайное или ужасное. Что это невозможно? Две тысячи лет практики и миллионы исповедующихся… Доказательство на месте.

 

 

 

 

Так же как и с девятой заповедью, в последней заповеди иногда у нас есть проблемы, связанные с интерпретацией и приравниванием ее к седьмой. Между ними мы находим связь, но когда мы будем исследовать, как постепенно Бог человеку оглашает и открывает безопасные пути, которые нас приведут к Нему, то последний пункт Десяти заповедей нам будет раскрыт немного шире, чем указание на похоти или зависть, что приводит к воровству или лишает другого своих прав.

 

Иисус, Который наполняет закон, и пророки являются кульминацией всего, что уже перед Ним было сказано Богом через Священное Писание, Он очень часто говорит о сердце, о внутреннем свете и сосредоточивает внимание на том, что происходит уже в мыслях человека. Он предупреждает человека о закваске фарисейской, которые снаружи показывают себя безупречными, как ухоженная могила, но внутри, в их сердцах, находится гниль.

 

Он напоминает, что не только тот, кто имеет что-то с чужой женщиной, но и тот, кто на нее посмотрит с греховными мыслями – грешит. Он говорит о том, что против пути Бога становится не только тот, кто ударит брата, но и тот, кто на него в своих мыслях держит злобу или гнев.

 

Христиане (и при более внимательном чтении Ветхого Завета, мы должны признать, что уже даже евреи), не должны стремиться очистить только то, что видно снаружи, но стремиться сделать чистым то, что находится в самой глубине человека. Здесь, на самом деле, есть источник всякого поступка. Внешне проявляется только то, что человек носит в себе. Поэтому болезнь благополучно лечится в зародыше. И грех – в состоянии, когда он еще только в мыслях.

 

Непомерные желания и идеи человека могут привести к тому, что он будет иметь в беспорядке и свое внешнее поведение. В одном из первых совместных исповеданий в начале Мессы перед собравшимися верующими мы провозглашаем: «...что часто грешим мыслью, словом и делом...». Я подчеркиваю слово «часто», а также «мыслью». Мгновенная идея, мысль, искушение еще не является грехом. Но поглощенность той мыслью и своего рода игры в виртуальном мире, однако, могут навести в сердце серьезный беспорядок. И часто. Ежедневно.

 

Молодым людям, не безызвестно слово «чат». В мобильных телефонах, в интернете, в социальных сетях. Для некоторых чат (разговоры в чате) стал чем-то, вроде наркотика. В виртуальный мир (в виде какой-то комнаты, в основном с названием) можно войти не только под своим именем, но и под псевдонимом, значит тайно. Таким образом, окутанные анонимностью, вы говорите, о чем хотите. Вы не должны никогда ни с кем реально встречаться, и не должны на самом деле встретить кого-то, всё время вы остаетесь в своей комнате или в своем офисе за компьютером. И после вашего ухода ваше сердце и мозг остаются не тронутыми? И когда речь не идет о грехе. Но иногда – да.

 

Так же, как первая заповедь закладывает важную основу для всего человеческого поведения, так последняя его словно закрывает, завершает, как будто охраняет от всего, что может вести к образу жизни, который можно назвать фарисейским.

 

Не происходит ли очень часто так, что мы оправдываемся тем, что имеем право думать о своем? Не имеем ли мы иногда внутри себя, как будто другой мир: вы можете говорить, что хотите, но у меня останутся свои идеи? Можем ли мы сказать, что это всё нас еще не отделяет от реальности? На самом деле имеем ли мы в виду свой искренний ответ, когда в префации на Мессе нас просят вознести свои сердца вверх? Имеем ли мы их действительно у Господа?