Изложение случая
Роман был не очень рад услышать, что на Рождество приедет его дядя с семьей, и они проведут с ними в городе почти целую неделю. Это ломало некоторые его планы, и, честно говоря, его родители тоже, казалось, были не слишком в восторге от приезда родственников, особенно отец Романа, вероятно, потому, что приезжающий был дядей Романа со стороны матери. У его дяди с тетей была дочь, того же возраста, что и сам Роман, и, как и следовало ожидать, его попросили чем-то ее занять.
В доме Романа нечасто говорилось об этой ветви семьи, поэтому он едва был с ними знаком. Когда молодой человек спросил своего отца о причинах, по которым визит родственников был не особо желателен, тот, запинаясь, сказал: «Ну, ты же знаешь, что коммунистов – тех самых, которых называют этим словом – почти не осталось, ну так вот, твой дядя один из них. И один из тех самых, коммунистов прошлого, которые обвиняли священников и монахов во всём мыслимом и немыслимом зле. Конечно, эту тему лучше не затрагивать».
Наконец прибыли гости. Они представили Роману его кузину, Дану. Она казалась приятной, и Роман решил выяснить, разделяет ли она взгляды своего отца. Они поговорили, поиграли в видеоигру, и в какой-то момент Роман спросил у своей кузины, ходит ли она на Мессу. «Нет, не хожу» – ответила она. «Но, как?.. Никогда?» – удивился он. «Никогда» – ответила она. «Как же так? Ты думаешь, так же, как и твой отец?» – спросил Роман. «Мой отец? Да он же ископаемое!». «Что?» – удивился Роман. «Он старомоднее динозавра. Но в одном он прав» – ответила Дана. «В чём же?» – не унимался Роман. «В том, что Церковь невыносима. Единственное, что она делала – это пыталась сохранить свою власть, проповедуя всему миру, что ему нужно покорно выслушивать то, что она ему говорит, а в противном случае угрожала наказанием, при этом либо вступала в союз с властью, либо сама получала ее». Слова Даны привели Романа в замешательство: он никогда не видел никого, кто говорил бы это с такой убежденностью. Он попытался возразить, но напрасно. Когда он говорил о доктрине, Дана отвечала, что это лишь идеология на службе у власти. Когда же он упоминал «обилие святых и мучеников, существовавших» в истории Церкви, она в ответ говорила ему, что всегда были люди, убежденные в какой-либо идеологии и приводила в пример террористов. «Террористы? Она сравнивает мучеников с террористами? Она сошла с ума! Осталось только, чтобы она заговорила про Инквизицию и Галилея». И она заговорила, сказав и об «идеологическом контроле Церкви над наукой» и о «полиции мысли», произнеся и другие подобные вещи, и Роману, которому раньше казалось, что она «шутит», теперь стало казаться, что в ее голове всё «шиворот-навыворот».
После довольно продолжительной дискуссии, Роману и Дане пришлось отправиться ужинать с остальными. «О чём вы спорили с таким жаром?» – бесхитростно спросила мать Романа. «Ни о чём. Ни о чём важном» – ответил Роман. И тогда ему пришла в голову идея. «Ну… Мы говорили о России. О том, какой Россия была раньше» – «А! И какой же была Россия раньше?» – спросил отец Даны. «Ну, она (он показал на свою кузину) определила ее очень хорошо, как страну, в которой идеология была на службе у власти; страну с идеологическим контролем над наукой, политическими репрессиями и подавлением любого инакомыслия, и другими подобными вещами. У нее очень независимое мышление» – соврал Роман. Дана попыталась было возразить, но по гневному лицу ее отца было видно, что он не верит ее словам. Когда же, перед отъездом Даны и ее семьи, они с Романом вновь остались наедине, она гневно спросила своего кузена: «Почему ты солгал?» – «Потому что в своей сути это правда» – ответил он. «То, о чём ты говорила – это не Церковь. Церковь не такая. Такой была Россия и другие подобные места. Почему же ты не разобралась хорошо в этом вопросе, ведь ты знаешь о Церкви только по слухам? Что ж, теперь ты знаешь, откуда исходят эти идеи. Ты не знала, что людям свойственно проецировать собственные промахи на других? Иди, подумай об этом! И прости…» – закончил Роман. Дана ушла рассерженной. Лишь спустя год она вновь дала о себе знать, позвонив ему по телефону и сказав: «Роман, ты не возражаешь, если я приеду на денек повидаться с тобой, и мы поговорим о том, о чём мы говорили в прошлый раз?».
Вопросы
– Можете ли Вы увидеть в истории Церкви проявления ее сверхъестественного характера? Какие? Что на протяжении веков обещал Иисус Христос Своей Церкви? Что означает помощь Церкви Святого Духа? Как обещание Господа может исполниться, если в Церкви есть как праведники, так и грешники?
– Какими были в общих чертах отношения Церкви с земной властью? Испытывала ли она давление с ее стороны, с целью заставить адаптировать свою доктрину согласно воле земной власти? Какого рода было это давление? Уступила ли Церковь желаниям власти?
– Много ли существует свидетельств святости в Церкви на протяжении ее вековой истории? Можно ли обнаружить подобные свидетельства вне Церкви? В чём же разница? Отдали бы Вы свою жизнь за то, во что верили другие люди, не бывшие мучениками? В чём разница между ними и мучениками?
– Можно ли сказать, что Церковь имеет отношение к развитию западной науки и культуры? В каком смысле? Была ли Церковь когда-либо препятствием на пути развития науки? Была ли она для нее стимулом? Почему? Имеет ли смысл говорить о христианской культуре и цивилизации? В чём он заключается? Была ли Церковь препятствием для свободы слова и мысли?
Комментарий
Дана и ее отец представляют собой эволюцию мысли, которая шла от «ортодоксального» марксизма (это отец), до так называемого «либерального социализма» (это Дана), который нередко заканчивается настоящим скептицизмом. Иногда, в отличие от разбираемого нами случая, для такой эволюции мышления не требуется два поколения, а весь процесс происходит у одного и того же человека. Но дело в том, что, несмотря на эти изменения, у человека сохраняется отвержение религии. Дана унаследовала его от отца, наряду со своей неосведомленностью в этом вопросе, которая в итоге начинает беспокоить ее, потому что она осознаёт, что на самом деле говорит о том, чего не знает.
Дану воспитали в марксистских концепциях. Одна из таких концепций заключается в том, что идеи являются результатом формы общественного сознания, иными словами, это чистая идеология на службе у классовых интересов. Марксизм терпит крах, и прежде всего, с тех пор, как он пал в России, и всё связанное с ортодоксальным марксизмом уже является для Даны «ископаемым». Но она продолжает судить о вещах в соответствии с унаследованным мыслительным шаблоном, потому что это единственное видение, которому ее научили. Согласно такому мышлению, любая мысль должна быть чистой идеологией, в которой кто-либо заинтересован, и соответственно, доктрина заканчивается тем, что становится «идеологией на службе у власти». Поэтому Дана не может понять, что кто-то искренне отдает свою жизнь служению тому, во что верит. Будучи убежденной в этом, она не видит разницы между мучеником и террористом к удивлению Романа.
Мысли Даны – это типичный продукт головы забитой идеологией. Идеология, как это обычно и бывает с идеологиями, заранее формирует в ее голове определенный шаблон, предрассудки, в которые Дана должна уместить реальность. Именно так Дана и поступает по отношению к Церкви и ее истории. В ее случае речь не идет о том, чтобы при изучении истории увидеть, что произошло в действительности, но о том, чтобы приспособить эти эпизоды к заранее имеющемуся шаблону. Если для этого необходимо что-то исказить, она это искажает, хотя из-за своей предвзятой идеологии, она скажет, что это «разоблачила». Тем самым Дана создает видимость умной интерпретации, заключающейся в том, что она якобы не дает обмануть себя вещам, видя – как она считает – их такими, какими они и являются, а не такими, какими кажутся. Помимо того, что сознательно или несознательно Дана интерпретирует факты так, чтобы они уложились в ее идеологический шаблон, она также берет из сокровищницы исторических фактов лишь то, что ей удобно. Таким образом, она воспринимает важнейшие стороны лишь как маловажные события, и напротив, делает незначительные истории ключевыми моментами. Таков, к примеру, случай Галилея, и в определенной степени также и представление об Инквизиции. Роман вполне прав, говоря, что в своей сути она говорит о том, что было в России, а не в Церкви, поскольку именно на основании подобного шаблона (представлений о том, что идеи и убеждения – это всего лишь инструменты для достижения или удержания власти) коммунизм (и другие идеологии) оценивал Церковь и ее доктрину. И единственное, что может эффективно показать такому человеку, как Дана, что ему недостает объективности – это не столько оспаривание конкретных возникающих моментов, но демонстрация того, что она судит о реальности по заранее сформированному шаблону.
Чему еще учит нас история Церкви? Она учит нас истории святости среди человеческой ничтожности и пороков, некоторые в ее собственном лоне: но это лишь объясняет Сверхъестественную сторону Церкви. Учит тому, что есть те, кто отдает свою жизнь за веру. Есть случаи, что кто-то отдает свою жизнь ради другого идеала, но только мученики умирают прощая, а это можно объяснить лишь включая Сверхъестественную сторону Церкви.
История Церкви также показывает, что последняя сохранила свою доктрину на протяжении сложной истории человечества, сталкиваясь с великими гонениями, целью которых было принудить Церковь «принять» прихоти эпохи (что происходит не только в наши дни), а это было бы невозможно без божественной помощи. История Церкви учит нас, что она сохранялась на протяжении веков, сталкиваясь с постоянными попытками завладеть ею, подчинить ее, извратить ее суть или же просто уничтожить. И то сопротивление, которое оказывала Церковь, также не допускает какого-нибудь чисто человеческого объяснения. История Церкви, конечно, также учит нас и тому, что именно в христианских цивилизациях наука достигла наибольшего прогресса. Словом, История Церкви – это История чуда. Вот почему хорошее ее знание оказывает огромную помощь.
Библиография
Катехизис Католической Церкви: 765, 768, 827-828, 853-854.
/
