Август сорок пятого года, по пепелищу Нагасаки маленькая девочка ведет за руку еле волочащего ноги мужчину с тростью: «„Смотри, цветочки, цветочки!..” Среди этого моря разбитой черепицы я увидел одиноко цветущую „утреннюю славу”. Мне хочется встать на колени перед этим ярко-синим великолепием, встать на колени прямо там, где стоял, и просто поблагодарить Бога за этот великий дар: первое явление Его доброты среди этих разоренных руин. Господь не забыл нас».
Этот отрывок из дневника японского врача Такаси Нагаи (1908-1951 гг.) «Колокола Нагасаки» с чувством цитировал приор тибиринских трапистов о. Кристиан де Шерже (1937-1996 гг.) в проповеди на праздник Непорочного Зачатия в декабре девяносто третьего. Три года спустя этот монах вместе с шестью своими собратьями погиб мученической смертью от рук алжирских исламистов. Слова доктора Нагаи – это послание христианской надежды, переплетенной со всеми скорбными и драматическими событиями ХХ в. Они звучат актуально и в наши дни, когда мы отмечаем 75-летие со дня разрушения Нагасаки и «всесожжения» христиан собора Ураками.
Такаси Нагаи родился в 1908 г. близ Хиросимы в знатной семье, воспитавшей его в соответствии с синтоистской традицией. По примеру отца, уважаемого сельского врача, в 1928 г. он поступил в медицинскую школу в Нагасаки, где оказался в материалистической атмосфере, отрицавшей значение религии. Такаси стал убежденным атеистом, очарованным точностью и порядком научной методологии Германии, хотя музыка немецких романтиков и современных японских писателей (особенно роман «Сердце» Сосэки Нацумэ) пробуждали в нём необъяснимую экзистенциальную тревогу. Медицинская школа Нагасаки напоминала собой лес железобетонных конструкций, а на расстоянии полутора километров возвышался сложенный из красного кирпича собор Ураками, колокола которого трижды в день призывали к молитве «Ангел Господень». Пронзительный голос колоколов ошеломлял молодого студента и раздражал одновременно: тот факт, что современные японцы подчиняют свой разум чужой религии, наполнял его яростью.
Такаси твердо верил в науку, как ключ к вратам любого прогресса, верил в человечество, как в объект и цель своего изучения, и не видел ничего странного в полном отрицании духа. Такой уклад мыслей в корне нарушила кончина матери. Он был у смертного одра и позже так вспоминал этот момент: «Я понял, что душа моей матери действительно существует, отделяется от ее тела и что она бессмертна», – писал он позже. Это внутреннее пробуждение подтолкнуло начинающего врача перечесть «Мысли» Паскаля. Раньше, думая над этим текстом, он задавался вопросом: как общепризнанный ученый-физик может считать реальным существование Бога, души и вечности. Паскаль говорил, что вера основана на личном опыте Бога, и обещал изобилие света тем, кто хочет видеть, и великую тьму сторонникам обратных убеждений. Был ли его Бог-Творец разумной гипотезой? Нагаи решил экспериментально, как в лаборатории, проверить ее с помощью молитвы, на которой настаивал Паскаль. Свой опыт он начала с того, что отыскал в Нагасаки христианскую семью: чтобы не попасть в руки священника-фанатика и в то же время не слишком скомпрометировать себя. Садакичи Морияма, торговец скотом, жил недалеко от собора Уруками со своей женой и дочерью Мидори (1908-1945 гг.), которая потом станет женой Такаси. Студент медицины снял у них угол и смог на практике узнать католическую веру и молитву.
В 1932 г. Такаси Нагаи с отличием окончил медицинскую школу и устроился в университетскую больницу Нагасаки ассистентом профессора, который незадолго до этого открыл здесь новое отделение – радиологии. При этом не обошлось без протестов и зависти некоторых коллег, с подозрением относившихся к этой новой диагностической технологии, которая тогда находилась еще на стадии экспериментов. «Господин Нагаи, могу предложить вам только тяжелый труд, полное непонимание со стороны коллег и студентов и высокий риск для здоровья», – так профессор описал сферу новых служебных обязанностей Такаси, которые для него превратились в область его научных исследований. В том же году молодой врач получил приглашение на сочельник в семье Морияма, хотя Рождество в Японии не было общепризнанным праздником, а власти скорее не одобряли празднование этого торжества из-за его иностранного происхождения. Полуночная Месса в соборе Уруками так сильно поразила молодого ученого, что через полтора года он принял крещение с именем Павел в честь мученика из Нагасаки св. Павла Мики. Но до этого он успел пройти воинскую службу в Маньчжурии, где увидел зверства, которые его соотечественники творили над китайским гражданским населением, что сильно пошатнуло его веру в древнюю японскую культуру. А в 1934 г. произошло еще одно радостное событие: через несколько месяцев после крещения Такаси отпраздновал свадьбу с Мидори – дочерью христианской семьи Морияма. В этом браке родилось четверо детей, из которых только двое дожили до совершеннолетия – сын Макото (1935-2001 гг.) и дочь Каяно (1941-2008 гг.).
Во время Второй мировой войны Нагаи работал в нагасакском госпитале и организовал неотложную медицинскую помощь по всему городу. Обследовал множество пациентов, раненных во время бомбардировок союзников, причем сам подвергался рентгеновскому излучению как на своем отделении, так и во время лекций на медицинском факультете. Радиационный порог был превышен в несколько раз, и врач стал замечать нарастающую усталость и трудности с передвижением. В минуты полного изнеможения он молился розарием перед статуей Девы Марии, стоявшей у него на столе, и наполнялся покоем. С тем же покоем он воспринял диагноз – неизлечимая лейкемия, который вскоре ему поставили. «Дорогие коллеги, – сказал он тогда, – давайте будем реалистами. Каждый из нас однажды заболеет и станет пациентом в терминальном состоянии».
В радиологической лаборатории доктор Нагаи работал и в тот день девятого августа, когда на Нагасаки упала атомная бомба «Толстяк» весом четыре с половиной тонны, потому что первоначальную цель Кокуру скрыл слой облаков. «Как будто огромный невидимый кулак перевернул всё в комнате. Меня швырнуло на землю. Кровать, стулья, шкафы, шапки, обувь, плащи – всё разорвало, разнесло, понесло, а потом с грохотом упало на меня. Страшный ветер, наполненный пылью, ударил мне в ноздри, и я раскашлялся. Но глаза у меня были открыты, и я всё время смотрел в окно. Там наступил мрак, среди которого бушевал ветер, шумевший как волны и завывание бурь. Как в каком-то фантастическом вихре, там носилась одежда, куски деревьев, металлические листы и другие предметы. А потом наступила странная тишина», – писал Такаси в книге «Колокола Нагасаки».
В последующие часы горстка выживших врачей и медсестер пыталась оказать первую помощь сотням раненых. В результате взрыва тридцать тысяч человек погибли мгновенно, сто тысяч были ранены и еще десятки тысяч поражены радиацией. Лишь после нескольких дней лихорадочной работы Нагаи занялся своей семьей: дети были в безопасности у бабушки и дедушки в горах, но о жене Мидори не было никаких вестей: «Вечером третьего дня, когда большая часть работы уже была сделана, я вернулся домой. От него осталась лишь кучка пепла. Там, где была кухня, я сразу же нашел еще теплые, полностью обгоревшие останки: это было всё, что осталось от Мидори. Рядом блестели четки розария и ее крест. Все наши соседи тоже погибли. Посреди пепла в лучах заходящего солнца виднелись точно такие же почерневшие кости. Я нашел одно обуглившееся ведро и сложил туда останки жены, а потом, прижав к сердцу, отнес их на кладбище».
Овдовевший врач не думал о собственном здоровье и горе и организовал из сотрудников бывшего радиологического отделения спасательную группу, которая круглосуточно занималась ранеными. Это настолько истощило его, что менее чем через месяц после ядерной бомбардировки у него проявились серьезные симптомы лейкемии, и он впал в кому, лишь изредка приходя в сознание. Он уже готовился к смерти, но через месяц наступило неожиданное улучшение, которое Нагаи приписал заступничеству Максимилиана Кольбе. Он был лично знаком с этим мучеником Освенцима, делал ему рентген легких и лечил его в своем отделении, так как польский францисканец страдал от туберкулеза.
После этого чудесного исцеления Нагаи вернулся в нагасакский кваратал Ураками, где благодарные ученики и пациенты построили для него небольшую хижину из остатков старого дома. Он назвал эту хижину Нджоко-до, т.е.: «Любите других, как себя самих», имея в виду слова Иисуса: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф 22, 39).
В речи, которую японский врач произнес в ноябре сорок пятого года на заупокойной Св. Мессе за жертв атомной бомбы, он употребил слово «хансай», т.е. «жертва всесожжения» в библейском смысле. Он видел перст провидения в том, что бомбу, сброшенную на нагасакский патронный завод, ветер отнес на католический собор в Ураками. Смерть восьми тысяч католиков, включая священников, он назвал искупительной жертвой: «Разве не видно некоей глубокой таинственной связи между окончанием войны и разрушением Ураками? Разве Ураками, единственный католический квартал во всей Японии, не был избран как достойная жертва на алтаре примирения за злодеяния, совершенные человечеством во время этой мировой войны? За человечество, наследника Адамова греха и Каинова убийства; за человечество, забывшее, что оно создано Богом, и всецело отдавшееся идолам; за то человечество, которое не знает пощады, ненавидит и убивает… За то, чтобы закончились все эти ужасы и вновь воцарился мир, за такое великое искупление мало сожаления; нужно вымолить прощения Бога достойной жертвой…».
Последние годы жизни Такаси Нагаи провел в своем «скиту» прикованным к постели в молитве и созерцании. Одновременно он писал книги, которые стали своего рода духовным дневником больного врача, размышляющего о Боге, войне, смерти, медицине и сиротах войны. Его произведения ценят не только японские читатели всех социальных слоев и разных вероисповеданий, что подтверждает хотя бы такое красноречивое свидетельство для всех: молодые буддисты из Хиросимы отправили автору книг в Нагасаки цветы лотоса, которые растут и цветут на болотах и являются символом милосердия Будды, открывающего добро даже в злом сердце. Нагаи ответил на этот жест, отправив белые розы – символ Девы Марии, таинственной Розы. В мае 1949 г. апостольский нунций в Японии архиепископ Максимильен Фюрстенбург пришел в хижину Такаси, чтобы передать ему послание и розарий от Пия XII. Японский врач никогда не расставался с этим подарком и держал его в руке, когда умер два года спустя (1951 г.). «Святой из Ураками», как его обычно называют в Японии, похоронен на местном кладбище. В качестве эпитафии он попросил поместить евангельский стих, который хорошо отражает его жизненную позицию: «Мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк 17, 10).
Источник: radiovaticana.cz
