На опушке леса цветет живокость. Ее округлые темно-зеленые листья так и колышутся на ветру. Аккуратные, но крепкие тонкие стебли. Голубые бутоны, как будто вырезанные из тяжелого шелка, сияют, как драгоценные камни, наполняя воздух своей синевой. Но вот кто-то приходит и срывает цветок, а когда он ему надоедает, бросает в огонь... Пара мгновений, и вся эта сияющая красота превратилась бы в горсточку серого пепла.
Но то, что огонь делает за несколько секунд, происходит постоянно со всем живым: с изящным папоротником, высоким коровяком, могучим дубом. Та же участь ждет легкого мотылька и быстрокрылую ласточку, проворную белку и тяжеловесного быка. Одно всегда и всюду: быстро или медленно, от раны или от болезни, от огня или от голода либо от чего-то другого – все равно от всей этой цветущей жизни остается только пепел.
Сильный живой организм превращается в кучку праха, которую разметает каждый легкий ветерок. Яркие цвета – в серую пыль. Бурлящая чувствующая жизнь – в убогую мертвую глину... И даже меньше, чем в глину – в пепел!
То же случится с нами. Как мы холодеем, когда заглядываем в открытый гроб и видим там кучку костей и горсть серого пепла.
«Помни человек,
что ты – прах
и в прах обратишься!»
Да, мимолетность – это пепел. Наша мимолетность, а не других. Наша, моя! О моем исчезновении мне говорится, когда священник в начале поста чертит на моем лбу крест пеплом, оставшимся от свежих зеленых веток с прошлогоднего Вербного воскресенья:
«Memento, homo,
quia pulvis es,
et in pulverem reverteris!»
Все обратится в пепел: мой дом, моя одежда и предметы, мои деньги; лес, поле и луга; идущая рядом собака и животные в сарае; рука, которой пишу, глаза, которыми читаю, и все мое тело; люди, которых любил, и те, кого ненавидел, как и те, кого я боялся. Все, что мне на земле казалось великим и малым или отвратительным – все обратится в пепел, все...
Романо Гвардини
(«Сакраментальные знаки»)
