ОКРУЖНОЕ ПОСЛАНИЕ
FRATELLI TUTTI
СВЯТОГО ОТЦА ФРАНЦИСКА
О СОЦИАЛЬНОМ БРАТСТВЕ И ДРУЖБЕ
1. «Fratelli tutti» (Все братья)»,[1] – так св. Франциск Ассизский обращался ко всем братьям и сестрам, предлагая им образ жизни, благоухающий Евангелием. Среди его заветов мне хотелось бы выделить один, в котором он призывает к любви, преодолевающей все барьеры географии и пространства. При этом он объявляет блаженным того, кто любит другого, «когда он далеко, как если бы был рядом».[2] Так в нескольких простых словах святой разъяснил суть открытого братства, позволяющего признавать, ценить и любить каждого человека вне зависимости от физической близости, вне зависимости от того, где в этом мире он родился или живет.
2. Этот святой братской любви, простоты и радости, вдохновивший меня на энциклику «Laudato si’», вновь побуждает посвятить это новое окружное послание социальному братству и дружбе. Ведь св. Франциск, ощущавший себя братом солнца, моря и ветра, был еще более един с теми, с кем разделял общую плоть. Всюду он сеял мир и сопутствовал бедным, покинутым, больным, отверженным, последним из последних.
3. Один эпизод из жизни святого демонстрирует нам безграничность его сердца, способного преодолеть все расстояния, создаваемые происхождением, национальностью, цветом кожи или вероисповеданием. Речь идет о его визите к египетскому султану Малик-аль-Камилю, стоившем ему огромных усилий ввиду его бедности, скудости ресурсов, которыми он располагал, большого расстояния, а также языковых, культурных и религиозных различий. Это путешествие в тот исторический период крестовых походов еще яснее продемонстрировал величие любви, которой он хотел жить, желая обнять всех. Его верность Господу была соразмерна его любви к братьям и сестрам. Не закрывая глаз на трудности и опасности, св. Франциск отправляется на встречу с султаном с таким подходом, которого он требовал от своих учеников: не отрекаясь от собственного естества, «среди сарацин или прочих… не производить свары или споры, а повиноваться всякому человеку из любви к Богу».[3] В тогдашнем контексте то была необыкновенное требование. Просто поразительно то, что восемь столетий назад Франциск учил избегать любой формы агрессии или раздора и жить в смиренной и братской «покорности» даже в отношениях с теми, кто исповедует другую веру.
4. Он не вел диалектических войн, навязывая доктрины, а сообщал любовь Божью. Святой сознавал, что «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин 4, 16). Так он стал плодовитым отцом, заронившим мечту о братском обществе, потому что «лишь человек, который соглашается пойти к другим, идущим своим путем, не для того, чтобы завлечь их на собственный путь, а для того, чтобы помочь им быть еще больше собой, действительно становится отцом».[4] В том мире, испещренном сторожевыми башнями и крепостными стенами, жизнь городов была полна кровопролитных войн между могущественными семьями, и одновременно разрастались убогие зоны периферий для отверженных. Там Франциск обрел истинный внутренний мир, освободился от всякого желания власти над другими, стал одним из последних и старался жить в гармонии со всеми. Именно он вдохновлял эти страницы.
5. Меня всегда волновали вопросы социального братства и дружбы. За последние несколько лет я не раз обращался к ним по разным случаям. В этом окружном послании мне захотелось собрать многие из подобных высказываний, поместив их в контекст более широкого размышления. К тому же, если при составлении «Laudato si’» одним из источников вдохновения для меня послужил православный Патриарх и мой брат Варфоломей, решительно настаивавший на теме заботы о творении, то в этом случае меня особенно воодушевлял великий имам Ахмад Аль-Тайеб, с которым я встречался в Абу-Даби, чтобы напомнить, что Бог «сотворил всех людей равными в их правах, обязанностях и достоинстве и призвал жить как братья друг с другом».[5] То был не просто дипломатический акт, а размышление, проходившее в диалоге и совместных трудах. Нынешнее окружное послание резюмирует и развивает важнейшие темы, затронутые в том документе, который мы вместе тогда подписали. Здесь я также передал своим языком множество документов и писем, полученных мною от стольких людей и групп со всего мира.
6. Не претендую обобщить ниже учение о братской любви. Мне хотелось только сосредоточиться на ее универсальном измерении, на ее открытости всем. Подписываю это социальное окружное послание как скромный вклад в размышление на данную тему, чтобы, сталкиваясь сегодня с различными проявлениями изгнания или игнорирования, мы смогли ответить на них новой мечтой о социальном братстве и дружбе, не ограничиваясь при этом одними словами. Хотя я писал это послание, исходя из собственных христианских убеждений, которые вдохновляют и питают меня, старался все же делать это так, чтобы мое размышление было открыто для диалога со всеми людьми доброй воли.
7. Как раз когда я писал это письмо, в нашу жизнь неожиданно вторглась пандемия Covid-19, показавшая, чего стоит наша мнимая безопасность. Несмотря на всевозможные меры, предпринятые различными странами, проявилась со всей очевидностью их неспособность действовать сообща. Вопреки кажущейся гиперсвязи между ними на деле мы видим раздробленность, усложняющую решение проблем, которые касаются всех нас. И если кто-то думает, что нужно только поправить кое-что в том, что мы уже делаем, или улучшить уже существующие системы и правила, тот он просто отрицает реальность.
8. Мне так хотелось бы, чтобы в это время, в которое нам дано жить, мы, признавая достоинство каждой человеческой личности, смогли возродить в сердцах всех мировое стремление к братству. В сердцах всех: «Вот прекрасный секрет того, как мечтать и превратить нашу жизнь в увлекательное приключение. Никто не может идти по жизни в изоляции от остальных… Мы нуждаемся в обществе, которое нас поддержит и поможет нам и в котором мы помогаем друг другу смотреть вперед. Как важно мечтать вместе! …В одиночку мы рискуем пойти за миражами, которые показывают нам то, чего нет. Мечты строятся сообща».[6] Давайте мечтать как единое человечество, как странники с одной человеческой плотью, как дети одной земли, которая приютила всех нас – каждого со всем богатством его веры или его убеждений, каждого с его собственным голосом, всех братьев!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ТЕНИ ЗАМКНУТОГО МИРА
9. Не претендуя на исчерпывающий анализ, учитывающий все аспекты той действительности, в которой мы живем, предлагаю только обратить внимание на некоторые тенденции в современном мире, мешающие установлению всеобщего братства.
10. Десятилетиями нам казалось, что мир, уже наученный множеством войн и катастроф, медленно движется к различным формам интеграции. Например, родилась мечта о единой Европе, способной осознать общие корни и радоваться населяющему ее разнообразию. Вспомним хотя бы «твердое убеждение отцов-основателей Европейского Союза, которые желали будущего, основанного на умении работать вместе, чтобы преодолеть разногласия и насаждать мир и общность между всеми народами континента».[7] Одновременно набирало силу стремление к интеграции в Латинской Америке, и были даже сделаны некоторые шаги в этом направлении. В других странах и регионах предпринимались попытки умиротворения и сближения, приносившие плоды и обещавшие определенные перспективы.
11. Однако история демонстрирует нам признаки движения вспять. Полыхают застаревшие конфликты, уже считавшиеся разрешенными, воскресают замкнутые, обозленные, обиженные и агрессивные националистические проявления. В разных странах пропитанная различными воззрениями идея единства народа и нации создает новые формы эгоизма вместе с утратой чувства общности, маскирующиеся под мнимую защиту национальных интересов. И это напоминает нам о том, что «каждое поколение должно вести собственные битвы и повторять завоевания предыдущих поколений, возводя их к еще более высоким целям. Таков путь. Как добро, так и любовь, справедливость и солидарность не приобретаются раз и навсегда: их нужно завоевывать каждый день. Нельзя довольствоваться достигнутым в прошлом и останавливаться, наслаждаясь этим, как будто бы подобное положение позволяет нам игнорировать то, что многие наши братья по-прежнему страдают от несправедливости, которая вопиет ко всем нам».[8]
12. «Открыться миру» – это выражение сегодня присвоили себе экономика и финансы, относя его исключительно к открытости иностранному бизнесу или к свободе финансовых сил беспрепятственно и безо всяких осложнений инвестировать во все страны. Локальные конфликты и незаинтересованность общим благом используются глобальной экономикой, чтобы навязать унитарную культурную модель. Эта культура объединяет мир, но разделяет людей и народы, поскольку «все более глобализированное общество сближает нас, но не делает нас братьями».[9] Мы никогда не были так одиноки, как сейчас в этом массированном мире, выдвигающем на первый план индивидуальные интересы и ослабляющем общинное измерение человеческого бытия. Растут скорее рынки, на которых люди играют роль потребителей или зрителей. Развитие такого глобализма поддерживает обычно идентичность самых сильных, способных защитить себя, но стремится лишить ее самые слабые и бедные регионы, усугубляя их уязвимость и зависимость. Так политика становится все слабее перед лицом транснациональных финансовых сил, применяющих на деле лозунг «divide et impera» (лат.: «разделяй и властвуй»).
13. По той же причине уничтожается историческое сознание, что ведет к дальнейшему распаду. Ощущается культурное проникновение некоего «деконструкционизма», при котором человеческая свобода претендует на построение всего с нуля. Устойчивыми остаются лишь потребность в неограниченном потреблении и акцентирование множества форм бессодержательного индивидуализма. В этом контексте сам собой напрашивается совет, данный мною однажды молодежи: «Если какой-то человек делает вам предложение и велит игнорировать историю, не признавая сокровищницу опыта престарелых, пренебрегая всем прошлым и глядя только в будущее, которое он вам предлагает, то разве это не просто легкий способ увлечь вас его предложением, чтобы вы делали только то, что он вам говорит? Ему нужно вас опустошить, оторвать вас от корней, заставить вас ничему не доверять, чтобы вы могли верить только его посулам и подчиняться только его замыслам. Именно так работают идеологии самых разных цветов, которые разрушают (или «деконструируют») все, что отличается от их концепций, и таким образом могут властвовать без сопротивления. Для этого им нужны молодые люди, которые презирали бы историю, отвергали духовное и человеческое богатство, передававшееся поколениями, и игнорировали все, что было до них».[10]
14. Появились новые формы культурной колонизации. Не будем забывать, что «народы, которые отрекаются от собственной традиции и вследствие маниакального подражательства, насильственного навязывания, непростительной беспечности или апатии смиряются с тем, что у них вырывают душу, вместе со своим духовным обликом теряют также нравственную основу и, в конце концов, идеологическую, экономическую и политическую независимость».[11] Эффективным способом уничтожить историческое сознание, критическое мышление, приверженность справедливости и стремление к интеграции является выхолащивание смысла или извращение великих понятий. Что сегодня означают такие термины, как демократия, свобода, справедливость и единство? Ими манипулировали и искажали, чтобы использовать как инструменты власти, как пустые заголовки для рассуждений, способных оправдать любые действия.
15. Лучший способ доминировать и беспрепятственно двигаться к успеху – это сеять безнадежность и насаждать стойкое недоверие, пусть даже замаскированное под защиту каких-то ценностей. Сегодня во многих странах используется политический механизм озлобления, обострения и поляризации. Различными путями отрицается право других существовать и мыслить и ради этого применяется стратегия, заключающаяся в том, чтобы высмеивать их, внушать к ним подозрения, обложить со всех сторон. Их доля истины, их ценности отвергаются, и тем самым общество обедняется и сводится к произволу сильнейшего. Так политика перестает быть здравым обсуждением долгосрочных проектов всеобщего развития и превращается в простой набор эфемерных маркетинговых рецептов, черпающих в уничтожении другого свой самый действенный ресурс. В этой мелочной игре дисквалификаций манипулируют дискуссией, чтобы удерживать ее в состоянии полемики и противостояния.
16. При таком столкновении интересов, настраивающем всех нас против всех, когда победа становится синонимом уничтожения, разве можно поднять взгляд, чтобы признать ближнего или поспешить на помощь к тем, кто упал у дороги? Проект с великими целями во имя развития всего человечества сегодня кажется бредом. Растут расстояния между нами, и трудный медленный путь к единому и более справедливому миру вновь резко поворачивает назад.
17. Заботиться о мире, который окружает и поддерживает нас, значит заботиться о себе. Но нам нужно составлять единое «мы», населяющее общий Дом. Подобная забота не интересует финансовые силы, которые думают лишь о быстрых доходах. Часто звучащие в защиту окружающей среды голоса заглушаются либо высмеиваются, а разумность признается лишь за частными интересами. При такой культуре, которую мы создаем – пустой, настроенной на сиюминутное и лишенной общего проекта, «не трудно предсказать, что истощение тех или иных ресурсов будет писать благоприятные сценарии для новых войн, замаскированных под благородные притязания».[12]
18. Одни группы человечества как бы становятся расходным материалом в процессе отбора, служащего на пользу другой группы, достойной жизни без границ. В итоге «люди больше не рассматриваются как первичная ценность, которую следовало бы чтить и оберегать, особенно если это бедняки либо инвалиды, те, кто “ни на что не годен”, как нерожденные дети, или “уже не пригодится”, как старики. Нас не беспокоят больше никакие формы разбазаривания благ, начиная с самой прискорбной из них – разбазаривания пищи».[13]
19. Отсутствие детей, ведущее к старению населения, и болезненное одиночество стариков подспудно говорит о том, что все кончается на нас, что важны лишь наши индивидуальные интересы. Так «отбросами становятся не только лишние продукты и товары, но зачастую и человеческие существа».[14] Мы видели, что происходило с престарелыми людьми в некоторых регионах мира из-за коронавируса. Не так им надлежало умирать. Но в действительности нечто подобное уже происходило из-за жары и прочих обстоятельств: жестоко выброшенные. Мы не понимаем, что, изолируя престарелых и оставляя их на попечение других без надлежащего заботливого участия семьи, мы калечим и разоряем саму семью. Кроме того, тем самым мы лишаем молодежь необходимого контакта с корнями и с той мудростью, которой молодежь не может сама приобрести.
20. Подобная «отбраковка» принимает множество различных форм, проявляясь, например, в одержимом стремлении к сокращению затрат на рабочую силу без учета тяжких последствий этого, так как создаваемая таким образом безработица прямо связана с распространением бедности.[15] К тому же эта отбраковка принимает и такие мерзкие формы, с которыми мы вроде уже справились: например, расизм, который все время прячется и постоянно вновь дает о себе знать. Нас снова повергают в стыд его проявления, свидетельствующие о том, что мнимые успехи общества не так уж реальны и не достигаются раз и навсегда.
21. Существуют экономические правила, оказавшиеся эффективными для роста, но не столь эффективными для всестороннего развития человека.[16] Богатство увеличилось, но без равенства, и потому мы видим «рождение новой бедности».[17] Когда говорят, что современный мир сократил бедность, то при этом судят по критериям других эпох, не сравнимым с нынешней действительностью. Ведь, например, в иные времена отсутствие электричества не считалось признаком бедности и не создавало серьезных неудобств. Бедность всегда анализируется и рассматривается в контексте реальных возможностей конкретного исторического момента.
22. Многократно констатировалось, что фактически права человека не такие уж и равные для всех. Соблюдение данных прав – «это предусловие самого общественного и экономического развития любой страны. Когда достоинство человека уважается, а его права признаются и обеспечиваются, расцветают креативность и предприимчивость, и человеческая личность может развернуть массу инициатив, служащих общему благу».[18] Однако, «внимательно взглянув на наши современные общества, мы видим множество противоречий, заставляющих нас спросить себя: действительно ли равное достоинство всех человеческих существ, торжественно провозглашенное 70 лет назад, признается, уважается, защищается и поддерживается при любых обстоятельствах? По сей день в мире остается немало форм несправедливости, питаемых редуцирующими антропологическими концепциями и экономической моделью, зиждущейся на прибыли и не гнушающейся эксплуатацией, отбраковкой и даже убийством человека. Пока одна часть человечества живет в изобилии, достоинство другой отрицается, пренебрегается и попирается, а ее основные права игнорируются и нарушаются».[19] Как это свидетельствует о равенстве прав, основанном на едином человеческом достоинстве?
23. Аналогично общественная организация по всему миру еще далека от ясного отражения того, что женщинам присущи точно такое же достоинство и права, что и мужчинам. На словах мы слышим одно, но решения и действительность вопиют о другом. Факт, что «женщины беднее вдвое, страдая от маргинализации, жестокого обращения и насилия, так как зачастую у них меньше шансов защитить свои права».[20]
24. Мы также знаем, что, «хотя международное сообщество приняло множество соглашений с целью уничтожения рабства во всех его проявлениях и запустило различные стратегии по борьбе с этим явлением, миллионы людей, детей, мужчин и женщин всех возрастов, все еще лишены свободы и вынуждены жить в условиях, сравнимых с рабством… Сегодня, как и вчера, в корне рабства лежит такое видение человеческой личности, которое допускает возможность рассматривать ее как объект… Человеческая личность, сотворенная по образу и подобию Божьему, силой, обманом либо физическим или психологическим принуждением лишается свободы, превращается в товар, сводится до уровня чей-то собственности, воспринимается как средство, а не цель». Криминальные сети «умело пользуются современными информационными технологиями, чтобы сманить молодых и самых юных по всему миру».[21] Это безумие переходит все границы, когда порабощаются женщины и затем принуждаются к абортам. И совершенно омерзительно похищение людей с целью продажи их на органы. Как следствие, торговля людьми и прочие формы рабства стали мировой проблемой, к которой должно серьезно подойти все человечество в целом, поскольку, «как криминальные организации используют глобальные сети для достижения собственных целей, так и действия по уничтожению этого явления требуют общих и столь же глобальных усилий разных субъектов общества».[22]
25. Войны, террористические акты, преследования по расовым или религиозным мотивам и множество примеров посягательств на человеческое достоинство оцениваются по-разному в зависимости от того, насколько они отвечают определенным по сути своей экономическим интересам. То, что правильно, когда подходит кому-то из сильных мира сего, перестает быть таковым, когда ему это невыгодно. Примеры подобного насилия «прискорбно множатся во многих регионах мира, так что уже приобретают признаки, позволяющие говорить о “лоскутной третьей мировой войне”».[23]
26. И это не должно нас удивлять, если учесть отсутствие перспектив, способных свести нас во едино, поскольку на любой войне нарушается как раз-таки «сам замысел братства, вписанный в призвание человеческой семьи», и потому «каждая угроза подпитывает недоверие и замкнутость».[24] Так наш мир погружается в бессмысленное разделение под предлогом «обеспечения стабильности и мира на основе ложной безопасности, поддерживаемой мышлением страха и недоверия».[25]
27. Как ни парадоксально, до сих пор живы древние страхи, с которыми не справился технологический прогресс: напротив, они прямо-таки сумели спрятаться и усилиться в новых технологиях. Даже сегодня за стенами древнего града зияет бездна, территория неизвестности, пустыня. Исходящее оттуда подозрительно уже потому, что не изведано, не знакомо, чуждо цивилизации. Это территория «варварского», т.е. всего того, от чего нужно обороняться любой ценой. Как следствие, растут новые стены самозащиты, так что нет уже больше мира, а есть лишь «мой» мир вплоть до того, что многие больше не считаются людьми с неотъемлемым достоинством и становятся просто «теми». Вновь появляется «соблазн строить культуру стен, воздвигать стены – стены в сердце, стены на земле, чтобы предотвратить встречу с другой культурой, с другим народом. И тот, кто воздвигает стену, кто ее строит, в итоге становится рабом, заключенным внутри тех стен, которые сам же построил, и не видит больше горизонтов. Потому что ему недостает этой инаковости».[26]
28. Одиночество, страхи и неуверенность стольких людей, чувствующих себя выброшенными системой, превращает их в благодатную почву для мафии. Ведь она утверждается, прикидываясь «защитницей» забытых, часто предлагая даже ту или иную помощь, но преследуя при этом свои преступные цели. Есть такая типично мафиозная педагогика, которая посредством ложного общинного духа создает узы зависимости и подчинения, от которых освободиться очень нелегко.
29. Мы с великим имамом Ахмадом Аль-Тайибом не игнорируем позитивные рывки вперед, совершенные в науке, технике, медицине, промышленности и в сфере народного благосостояния, прежде всего, в развитых странах. Тем не менее, «мы отмечаем, что наряду с такими историческими достижениями, пусть даже велики и ценными, наблюдается упадок этики, влияющий на международные отношения, а также ослабление духовных ценностей и чувства ответственности. Все это ведет к распространению общего чувства разочарования, одиночества и отчаяния… Разгораются очаги напряженности, накапливаются оружие и боеприпасы, и все это в ситуации царящей в мире неопределенности, разочарования и страха перед будущим при диктате близоруких экономических интересов». Мы обращаем внимание также на «мощные политические кризисы, несправедливость и неравное распределение природных богатств… Перед лицом подобных кризисов, обрекающих на голодную смерть миллионы детей, уже превратившихся в живые скелеты из-за бедности и недоедания, мы наблюдаем лишь недопустимое молчание международного сообщества».[27] Глядя на эту панораму, мы, хотя и радуясь прогрессу, не видим истинно человеческого курса.
30. В современном мире чувство принадлежности к единому человечеству слабеет, а мечта о совместном созидании справедливости и мира кажется утопией из других времен. Мы наблюдаем доминирование равнодушия комфорта – холодного и глобального, плод глубокого разочарования, прячущегося за обманом миражей: верить в то, что можем быть всемогущими, и забывать, что все мы в одной лодке. Когда обман рассеивается, мы отрекаемся от ценностей братства и впадаем «в некий цинизм. Вот искушение, встающее перед нами, если мы идем по этому пути разочарования или обмана… Изоляция и замкнутость в себе и в собственных интересах никак не могут быть путем возрождения надежды и обновления: к ним ведут близость, культура встречи. Нет изоляции, да близости. Нет культуре стычек, да культуре встречи».[28]
31. В этом мире, идущем без общего направления, мы дышим атмосферой, в которой «расстояние между одержимостью собственным благополучием и общим счастьем человечества как будто постоянно увеличивается: вплоть до того, что создается впечатление, будто между индивидом и человеческим обществом уже зияет подлинный и совершенно естественный раскол… Ведь одно дело чувствовать себя вынужденным сосуществовать с другими, а другое – ценить богатство и красоту семян общинной жизни, которые следует искать и взращивать сообща».[29] Технологии постоянно идут вперед, но «как же было бы прекрасно, если бы развитие научных и технических инноваций сопровождалось также ростом справедливости и социальной интеграции! Как было бы прекрасно, если, открывая новые далекие планеты, мы одновременно заново открывали бы для себя потребности братьев и сестер, живущих вокруг нас!»[30]
32. Такая глобальная трагедия, как пандемия Covid-19, действительно пробудила на какое-то время сознание того, что мировое сообщество плывет в одной лодке, в которой несчастье одного вредит каждому. Мы вспомнили, что никто не спасется в одиночку, что нам дано спастись лишь вместе. Вот почему я говорил, что «буря разоблачает нашу уязвимость и раскрывает ложность и поверхностность всего, что нам дает уверенность и на чем мы строили наши расписания, проекты, привычки и приоритеты… Буря сорвала маски стереотипов, под которыми мы скрывали собственное “я”, беспокоясь лишь об имидже, и раскрыла еще раз ту нашу (благословенную) общность, от которой нам не избавиться: нашу общность как братьев».[31]
33. Мир неумолимо двигался вперед к экономике, которая, пользуясь научно-техническим прогрессом, пыталась снизить «человеческие издержки», и кое-то хотел заставить нас поверить, будто бы достаточно свободы рынка, и можно ни о чем уже не беспокоиться. Но жестокий и неожиданный удар этой неподконтрольной пандемии силой вынудил нас задуматься обо всех людях больше, чем о выгоде некоторых. Сегодня мы можем признать, что «питались мечтами о блеске и величии, а в итоге пришлось наесться забывчивости, замкнутости и одиночества; мы поглощены контактами и потеряли вкус братства. Мы стремились к быстрому и гарантированному результату, а попали под гнет нетерпеливости и беспокойства. Узники виртуальности, мы забыли вкус и запах реальности».[32] Боль, неопределенность, страх и осознание собственных границ, вызванные пандемией, придают новое звучание призыву к переосмыслению нашего образа жизни, наших отношений, организации наших обществ и, прежде всего, сути нашего существования.
34. Если все взаимосвязано, то трудно не предполагать, что нынешняя всемирная катастрофа связана с тем, как мы относимся реальности, претендуя на абсолютное господство над своей жизнью и надо всем существующим. Не хочу сказать, что это какое-то божественное наказание. И также было бы недостаточно утверждать, что причиненный природе ущерб, в конце концов, потребовал расплаты за наше насилие над ней. Это сама реальность стонет и бунтует. На ум приходят знаменитые строки поэта Вергилия, оплакивающие скорбные превратности жизни человека.[33]
35. Однако, мы быстро забываем уроки истории, этой «наставницы жизни».[34] По окончании нынешнего медицинского кризиса нашей худшей реакцией было бы еще глубже погрузиться в лихорадочное потребительство и новые формы эгоистичной самозащиты. Небо желает, чтобы в итоге не было больше «других», а остались только «мы». Чтобы пандемия не стала очередным тяжелым историческим событием, из которого мы не сумели извлечь урок. Чтобы мы не забывали о престарелых, умерших из-за недостатка дыхательных аппаратов отчасти вследствие постепенного разрушения системы здравоохранения. Чтобы эта великая боль не оказалась напрасной, чтобы мы совершили рывок к новому образу жизни и раз и навсегда открыли для себя, что мы нужны и должны друг другу, дабы человечество возродилось со всеми лицами, всеми руками и всеми голосами вопреки созданным нами же границам.
36. Если мы не сумеем снова вместе стремиться к обществу единства и солидарности, которому отдавали бы время, усилия и средства, глобальная иллюзия, обманывающая нас, рассыплется в прах, оставив многих во власти отвращения и пустоты. К тому же, не следует наивно игнорировать тот факт, что «одержимость потребительской жизнью, особенно когда лишь немногие в состоянии вести ее, может закончиться только насилием и взаимным разрушением».[35] «Спасайся, кто может» быстро выльется во «все против всех», и это будет похуже, чем всякая пандемия.
37. Как некоторые популистские политические режимы, так и последователи либеральных экономических концепций полагают, что любой ценой следует избегать прибытия мигрантов. В то же время утверждается, что необходимо ограничить помощь бедным странам, чтобы они дошли до дна и решились, наконец, на меры жесткой экономии. При этом сторонники подобных идей не отдают себе отчета в том, что за этими абстрактными рассуждениями, с которыми трудно согласиться, стоит столько истерзанных жизней! Многие бегут от войны, преследований, стихийных бедствий. Другие с полным правом «ищут шанса для себя и своей семьи, мечтая о лучшем будущем и стараясь создать условия для того, чтобы оно наступило».[36]
38. К сожалению, многие, «влекомые западной культурой, порой питают нереалистичные надежды, которые заканчиваются тяжелым разочарованием. Беспринципные дельцы, зачастую связанные с картелями, переправляющими наркотики и оружие, пользуются слабостью мигрантов, которые слишком часто на своем пути становятся жертвами насилия, работорговли, психологической и даже физической эксплуатации и невыразимых страданий».[37] Переселенцы «отрываются от родного окружения и часто также от своих культурных и религиозных корней. Разлом происходит и в их исходных общинах, теряющих свои самые энергичные и предприимчивые элементы, и в семьях, особенно когда мигрирует один из родителей или оба, оставив своих детей в стране происхождения».[38] А значит, «нужно снова подтвердить право не эмигрировать, т.е. право на условия, которые позволяли бы оставаться на родной земле».[39]
39. Кроме того, «в некоторых странах, в которые прибывают мигранты, эти явления вызывают тревогу и страхи, зачастую подстрекаемые и эксплуатируемые политиками в своих интересах. Так распространяются настроения ксенофобии, замкнутости и эгоцентризма».[40] Мигранты воспринимаются как не совсем достойные участвовать в общественной жизни наравне с другими, и при этом забывается, что они обладают тем же внутренним достоинством, присущим любой личности. Поэтому они должны быть «протагонистами собственного искупления».[41] Никто никогда не скажет, что это не люди, но на деле решения и отношение к ним показывают, что их считают не такими уж и ценными, не такими важными, не такими уж людьми. Неприемлемо для христиан разделять подобные взгляды и подходы, ставя иногда на первое место определенные политические предпочтения, а не глубокие убеждения своей веры – в неотъемлемое достоинство каждой человеческой личности независимо от происхождения, цвета кожи или вероисповедания и в высший закон братской любви.
40. «Миграции станут основополагающим элементом будущего мира».[42] Но сегодня они отдают «утратой того чувства братской ответственности, на котором основано всякое гражданское общество».[43] Европа, например, серьезно рискует пойти по этому пути. Однако, «благодаря ее большому культурному и религиозному наследию, у нее есть средства для того, чтобы отстаивать центральное место человеческой личности и найти правильный баланс между двойным нравственным долгом защищать права собственных граждан и обеспечить помощь и гостеприимство мигрантам».[44]
41. Понимаю, что перед мигрантами некоторые испытывают сомнения и страхи. Мне это кажется одним из проявлений природного инстинкта самосохранения. Но верно также, что человек и народы бывают плодотворны лишь тогда, когда умеют творчески интегрировать в себе открытость на других. Призываю всех выйти за рамки таких инстинктивных реакций, потому что «они становятся проблемой, когда влияют на наш образ мысли и поведения настолько, что делают нас нетерпимыми, замкнутыми и, возможно, даже расистами незаметно для нас самих. Так страх лишает нас желания и способности идти навстречу другому».[45]
42. Как это ни парадоксально, но одновременно с усугублением замкнутости и нетерпимости, которые изолируют нас от других, сокращаются или вовсе исчезают расстояния, так что вместе с ними ущемляется и право на неприкосновенность частной жизни. Все становится своеобразным шоу, которое можно отслеживать, наблюдать, и жизнь становится предметом постоянного надзора. В виртуальной коммуникации люди хотят показать все, и каждый становится объектом взглядов, которые шарят, раздевают и распространяют, причем часто анонимно. Уважение к другому исчезает, и, как следствие, смахивая его, игнорируя и держа на расстоянии, я одновременно без всякого стеснения могу вторгаться в его жизнь до самых потаенных ее закутков.
43. С другой стороны, виртуальные жесты ненависти и уничтожения – это не лучшая, как некоторые хотели бы верить, форма взаимопомощи, а простое объединение против врага. Скорее, «виртуальные медиа грозят риском зависимости, изоляции и постепенной потери контакта с конкретной реальностью, препятствуя развитию настоящих межличностных отношений».[46] Нужны физические жесты, выражение лица, молчание, язык тела и даже запах, дрожание рук, румянец, испарина, потому что все это говорит и является частью человеческого общения. Виртуальные отношения, избавляющие от усилий по поддержанию дружбы, стабильной взаимности и согласия, созревающего со временем, создают видимость общения. В действительности, они не творят никакого «мы», а обычно маскируют и усиливают все тот же индивидуализм, который выливается в ксенофобию и презрение к слабым. Виртуальная связь недостаточна для наведения мостов, она не в состоянии объединить человечество.
44. Именно защищая свою потребительскую и комфортную изоляцию, люди одновременно одержимо стараются постоянно быть на связи с кем-то. Это порождает множество странных форм агрессии, нападок, жестокого обращения, обид, словесных ударов, уничтожающих чужой имидж, причем все это делается с такой разнузданностью, которая просто невозможна при контакте лицом к лицу, потому что иначе мы все просто уничтожили бы друг друга. Социальная агрессия находит в мобильных устройствах и компьютерах ни с чем несравнимый простор для своего распространения.
45. Это позволило идеологиям забыть о всякой мере. То, чего еще несколько лет назад нельзя было сказать без риска лишиться уважения всего мира, сегодня могут произнести в самой грубой форме даже некоторые политические деятели и при этом остаться безнаказанным. Не следует забывать, что «в виртуальном мире действуют гигантские экономические интересы, способные навязать настолько же тонкие, насколько глубоко идущие формы контроля, создавая механизмы манипуляции сознанием и демократическим процессом. Работа многих платформ зачастую ограничивается тем, что они помогают встретиться людям, которые думают одинаково, тем самым затрудняя столкновение различий. Такие замкнутые системы облегчают распространение заблуждений и лживых новостей, питая ненависть и предрассудки».[47]
46. Приходится признать, что фанатичные вопли, взывающие к уничтожению других, порою звучат даже из уст людей религиозных, в том числе христиан, которые «могут быть частью сети словесного насилия посредством интернета и различных сфер и областей виртуального обмена. Даже католические СМИ позволяют себе переступать черту, допускают оговоры и клевету, как будто пренебрегая любыми этическими нормами и уважением к доброму имени других».[48] Но, поступая так, какой мы вносим вклад в созидание братства, которое нам предлагает общий наш Отец?
47. Истинная мудрость предполагает столкновение с реальностью. Но сегодня все можно сделать, подделать, изменить. Это ведет к тому, что прямое столкновение с границами реальности становится несносным. В результате реализуется механизм «отбора» и вырабатывается привычка сразу отделять то, что мне нравится, от того, что мне не нравится, привлекательное от неприятного. По той же логике мы выбираем тех, с кем нам хочется делить мир. Так люди или ситуации, ранившие наши чувства либо оказавшие для нас сегодня нежелательными, просто удаляются из виртуальных сетей, и тем самым создается некий виртуальный круг, изолирующий нас от мира, в котором мы живем.
48. Сесть и слушать другого – этот характерный для человеческой встречи акт является парадигмой радушия того, кто побеждает нарциссизм и принимает другого, уделяет ему внимание, предоставляя место в своем кругу. Однако «сегодняшний мир – это мир по преимуществу глухой… Порою спешка современного мира и исступление мешают нам внимательно прислушаться к другому. Мы прерываем его на полуслове и хотим ответить, хотя он еще не закончил говорить. Нельзя терять способность слушать». Св. Франциск Ассизский «слушал голос Бога, слушал голос бедного, слушал голос больного, слушал голос природы. Все это он превратил в образ своей жизни. Надеюсь, что посеянные св. Франциском семена проросли во множестве сердец».[49]
49. Мы меньше молчим и слушаем, все обращаем в шутку и в моментальные нетерпеливые сообщения, тем самым подмывая фундаментальную основу мудрого человеческого общения. Создается новый образ жизни, в котором строится то, что хочется видеть, и исключается все, что нельзя контролировать или познать поверхностно и сразу. Подобная динамика по своей внутренней логике мешает спокойному размышлению, которое могло бы привести нас к общей мудрости.
50. Мы можем вместе искать истину в диалоге, тихой беседе или бурном обсуждении. Это упорный путь вперед, на котором порой приходится молчать и страдать, терпеливо собирая богатый опыт людей и народов. Давящая масса информации, затапливающей нас, не равноценна большей мудрости. Она не приобретается с нетерпеливыми поисками в интернете и не является суммой сведений, за достоверность которых нельзя поручиться. Нам не созреть так в столкновении с истиной. Все разговоры в итоге крутятся вокруг последних новостей: они чисто горизонтальны и накопительны. Но при этом не уделяется долгого и прозорливого внимания сердцу жизни, не признается то существенное, что придает смысл существованию. Так свобода становится иллюзией, которая нам продается и часто путается со свободой навигации на мониторе. Проблема в том, что по пути братства – локального и всеобщего – могут идти лишь те, кто свободен духом и готов к реальным встречам.
51. Некоторые экономически могущественные страны выставляются как культурные образцы для слаборазвитых стран вместо того, чтобы создать для каждой из них условия для прогресса в свойственном ей стиле с развитием е собственных способностей к инновациям, отталкиваясь от ценностей ее культуры. Эта поверхностная и грустная ностальгия, побуждающая копировать и покупать, а не творить, ведет к заниженной самооценке нации. В состоятельных слоях многих бедных стран, а порой и тех, которым удалось избавиться от бедности, наблюдается неспособность принимать собственные свойства и процессы, выражающаяся в презрении к своей культурной самобытности, как если бы она была причиной всех несчастий.
52. Уничтожить чью-то самооценку – это легкий способ подчинить его. За тенденциями, стремящимися уоднообразить мир, всплывают интересы сил, извлекающих из низкой самооценки выгоду, когда с помощью средств массовой информации и сетей они пытаются создать новую культуру на услужении сильнейшим. Это играет на руку оппортунизму финансовых спекуляций и эксплуатации, когда всегда проигрывают бедные. С другой стороны, игнорирование национальной культуры ведет к тому, что многие политические лидеры не в состоянии продвигать эффективные проекты, которые можно было бы свободно продолжать и поддерживать с течением времени.
53. Мы забываем, что «нет худшего одиночества для человека, чем ощущение того, что у него нет корней, что он ни с кем не связан. Земля будет плодородной, народ может плодоносить и созидать будущее лишь в той мере, в какой он объединяет своих членов, создает интеграционные связи между поколениями и различными сообществами, его составляющими, а также прерывает спирали, которые затуманивают чувства, все более отдаляя нас друг от друга».[50]
54. Несмотря на этот непроглядный мрак, который нельзя не замечать, ниже мне хотелось бы дать слово голосам надежды. Ведь Бог продолжает сеять в человечестве семена добра. Нынешняя пандемия позволила нам вновь обнаружить и оценить множество спутников и спутниц, которые ответили на страх, даруя собственную жизнь. Мы смогли признать, что наши жизни переплетены друг с другом, и их поддерживают обычные люди, которые, без сомнения, вписали золотые строки в нашу общую историю: врачи, медбратья и медсестры, фармацевты, работники супермаркетов, уборщики, воспитатели, перевозчики, мужчины и женщины, трудящиеся, чтобы обеспечить основные услуги и правопорядок, волонтеры, священники, монашествующие… Они поняли, что в одиночку не спастись.[51]
55. Призываю к надежде, которая «говорит нам о реальности, уходящей своими корнями глубоко в сущность человека независимо от конкретных обстоятельств и исторических условий, в которых он живет. Она говорит о жажде, о стремлении, о желании полноты, о реализованной жизни, о соизмерении с великим, с тем, что наполняет сердце и возносит дух к великому, т.е. к истине, добру и красоте, справедливости и любви… Надежда отважна, она способна заглянуть за границы личного комфорта, маленьких гарантий и компенсаций, сужающих горизонт, и затем открыться великим идеалам, украшающим жизнь и делающим ее достойной».[52] Давайте идти вперед в надежде.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЧУЖАК НА УЛИЦЕ
56. Все сказанное мною в предыдущей главе – это не просто сдержанное описание реальности, поскольку «радость и надежда, скорбь и тревога наших современников, особенно бедных и всех страждущих – это также радость и надежда, скорбь и тревога учеников Христа, и нет ничего по-настоящему человеческого, что не находило бы отклика в их сердцах».[53] В стремлении найти луч света в сложившейся ситуации мне показалось целесообразным, прежде чем наметить какие-то направления действий, посвятить одну главу притче, рассказанной Иисусом два тысячелетия назад. Ведь, хотя это послание адресовано всем людям доброй воли независимо от их религиозных убеждений, притча звучит так, что любой из нас может найти в ней что-то для себя.
«И вот, один законник встал и, искушая Его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Он же сказал ему: в законе что написано? как читаешь? Он сказал в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя. Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить. Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний? На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же» (Лк 10, 25-37).
57. В этой притче звучит эхо веков. Вскоре после рассказа о сотворении мира и человека Библия представляет проблему взаимоотношений между нами. Каин убивает своего брата Авеля и слышит вопрос Бога: «Где Авель, брат твой?» (Быт 4, 9). Ответ такой же, какой часто даем и мы: «Разве я сторож брату моему?» (там же). Своим вопросом Бог ставит под сомнение любого рода детерминизм или фатализм, которым пытаются оправдать безразличие как единственно возможный ответ. И, наоборот, он дает нам возможность создать другую культуру, которая учила бы нас побеждать вражду и заботиться друг о друге.
58. Книга Иова рассматривает тот факт, что у всего сущего один Творец, как основание для некоторых всеобщих прав: «Не Он ли, Который создал меня во чреве, создал и его и равно образовал нас в утробе?» (31, 15). Много веков спустя св. Ириней, пользуясь образом из музыки, выразится иначе: «Итак, любящий истину не должен соблазняться различием отдельных звуков и воображать, будто один творец сотворил этот звук, а другой творец – другой звук…, но должен думать, что сотворил один».[54]
59. Можно сказать, что в еврейской традиции повеление любить другого и заботиться о нем ограничивалось представителями одной национальности. Древнюю заповедь «люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев 19, 18) обычно относили к соплеменникам. Однако, прежде всего, в иудаизме, развивавшемся за пределами Израиля, эти границы расширялись. Появился призыв не делать другим того, чего ты не хотел бы, чтобы сделали тебе (ср. Тов 4, 15). Мудрец Гиллель (I в. до Р.Хр.) по данному поводу говорил: «Это Закон и Пророки. Все прочее – толкование».[55] Стремление подражать божественному поведению вело к преодолению этой тенденции, ограничивавшейся самыми близкими: «Милость человека – к ближнему его, а милость Господа – на всякую плоть» (Сир 18, 13).
60. В Новом Завете заповедь Гиллеля нашла свое положительное выражение: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки» (Мф 7, 12). Этот призыв универсален, он распространяется на всех лишь ввиду их человеческой природы, потому что Всевышний, небесный Отец «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми» (Мф 5, 45). И отсюда это требование: «Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд» (Лк 6, 36).
61. Одна причина побуждает нас так распахнуть сердце, чтобы оно не отталкивало чужака, и ее можно найти уже в древнейших текстах Библии. И связана она с неувядающей памятью еврейского народа о том, как он сам был чужеземцем в Египте:
«Пришельца не притесняй и не угнетай его, ибо вы сами были пришельцами в земле Египетской» (Исх 22, 21).
«Пришельца не обижай: вы знаете душу пришельца, потому что сами были пришельцами в земле Египетской» (Исх 23, 9).
«Когда поселится пришлец в земле вашей, не притесняйте его: пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его, как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской» (Лев 19, 33-34).
«Когда будешь снимать плоды в винограднике твоем, не собирай остатков за собою: пусть остается пришельцу, сироте и вдове; и помни, что ты был рабом в земле Египетской» (Втор 24, 21-22).
В Новом Завете вновь настойчиво звучит призыв к братской любви:
«Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя» (Гал 5, 14).
«Кто любит брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нем соблазна. А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме» (1 Ин 2, 10-11).
«Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти» (1 Ин 3, 14).
«Ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин 4, 20).
62. И это предложение любви могло быть недопонято. Так что не зря, видя у первых христианских общин искушение создавать замкнутые и изолированные группы, св. Павел призывал своих учеников питать любовь друг к другу «и ко всем» (1 Фес 3, 12), а Иоанн просил окормляемую им общину творить добро «для братьев и для странников» (3 Ин 5). В таком контексте становится понятной суть притчи о добром самаритянине: для любви не имеет значения происхождение раненного брата – свой ли он, чужой ли. Ведь это «любовь, которая разрывает цепи, изолирующие и отделяющие нас, наводя мосты; любовь, которая позволяет нам строить великую семью, где все мы можем чувствовать себя, как дома… Любовь, которая знает, что такое сострадание и достоинство».[56]
63. Иисус рассказывает, что на земле у дороги лежал раненый, ставший жертвой нападения. Мимо проходили разные люди, но, не останавливаясь, шли дальше. То были люди, занимавшие важное место в обществе, но в их душах не было любви к общему благу. Они просто не были способны потратить несколько минут, чтобы помочь раненому или хотя бы поискать тех, кто ему поможет. Только один остановился, подарил ему свое сочувствие, собственными руками ухаживал за ним, заплатил из своего кармана, позаботился о нем. Прежде всего, он дал ему то, на что мы так скупимся в этом спешащем мире – свое время. Наверняка, у него были какие-то планы на этот день, собственные потребности, обязанности или желания. Но он смог все отложить ради того раненого и, совсем его не зная, счел его достойным дара собственного времени.
64. А с кем ты идентифицируешь себя? Вот жесткий, прямой и решающий вопрос. На кого из них похож ты? Мы должны признать, что со всех сторон нас окружает искушение не обращать внимания на других, особенно на самых слабых. Посмотрим правде в глаза: мы выросли со многих точек зрения, но так и не научились быть рядом, заботиться, поддерживать самых ранимых и слабых членов нашего развитого общества. Мы привыкли отводить глаза, проходить мимо, игнорировать зло, пока оно прямо не коснется нас.
65. На улице нападают на человека, но многие бегут, как будто ничего не видят. Часто сбивает машина, и водитель скрывается, беспокоясь только о том, чтобы избежать проблем, и неважно, что по его вине умрет человек. Но это лишь одно из проявлений общепринятого жизненного стиля, который выражается в различных, возможно, более скрытных формах. К тому же, поскольку все мы слишком сосредоточены на собственных нуждах, вид страдающего нам неприятен, беспокоит нас, так как мы не хотим терять время из-за чужих проблем. Все это симптомы больного общества, которое пытается созидать себя, повернувшись спиной к боли.
66. Лучше не впадать в подобное убожество. Посмотрим на образец доброго самаритянина. Данный текст побуждает нас воскресить в себе наше призвание граждан нашей страны и всего мира, созидателей новых социальных связей. И это побуждение актуально всегда, поскольку записано в нас как основополагающий закон нашего естества: общество должно стремиться к общему благу и, исходя из этой цели, всегда заново перестраивать собственное политическое и социальное устройство, свою ткань отношений, свой человеческий проект. Своим поведением добрый самаритянин показал, что «жизнь каждого из нас связана с жизнями других: она – не просто время, которое проходит, а время встречи».[57]
67. Эта притча – лучезарная икона, способная пролить свет на тот основополагающий выбор, который нам нужно сделать, чтобы перестроить этот мир, причиняющий нам боль. Перед лицом стольких страданий, стольких ран, единственно возможный выход – уподобиться доброму самаритянину. Любой другой выбор ведет либо на сторону бандитов, либо тех, кто проходит мимо без сострадания к боли раненого, лежащего у дороги. Притча показывает нам, что можно сделать, чтобы изменить общество, начав с мужчин и женщин, разделяющих слабость других, не позволяющих строить общество отчуждения, а становящихся ближними, поднимая и возрождая падшего, дабы благо было общим. В то же время притча предостерегает нас от поведения людей, которые сосредоточены на себя и не желают нести ответственность за неизбежные нужды человеческой реальности.
68. Четко осознаем, что этот рассказ не преподает какое-то учение об абстрактных идеалах и не ограничивается ролью некоей этическо-социальной нравственности. Он раскрывает перед нами одну существенную черту человеческого естества, о которой так часто забывают: мы были созданы ради полноты, достижимой лишь в любви. Жить в безразличии к боли – непозволительный выбор; нам нельзя допускать, чтобы кто-то оставался «на обочине жизни». Сама мысль об этом должна возмущать нас настолько, чтобы лишить нас покоя, сотрясая человеческим страданием. В этом достоинство.
69. Это простое и линейное повествование отражает, однако, всю динамику внутренней борьбы, происходящей в процессе становления нашей идентичности при любом образе жизни, посвященной реализации человеческого братства. Однажды встав на этот путь, мы неизбежно столкнемся с раненым. Сегодня их все больше и больше – раненных людей. Внимание к страдающим у дороги или игнорирование их определяет все экономические, политические, социальные и религиозные проекты. Ежедневно нам приходится выбирать: быть ли нам добрыми самаритянами или же равнодушными прохожими, которые обходят стороной. И, если мы шире взглянем на всю совокупность нашей истории и мира в целом, то заметим, что все мы похожи или были похожи на те персонажи: во всех нас есть что-то от раненого, что-то от разбойников, что-то от сторонящихся прохожих и что-то от доброго самаритянина.
70. Интересно, как различия между персонажами повествования полностью изменяются в сопоставлении со скорбным образом упавшего и униженного человека. Больше нет разницы между жителем Иудеи и Самарии, нет ни священника, ни торговца. Есть лишь два типа людей: одни разделяют боль, другие обходят стороной; одни склоняются, признавая в упавшем человека, другие отводят взгляд и ускоряют шаг. Действительно, спадают все наши многочисленные маски, все наши этикетки и костюмы, и наступает час истины. Склонимся ли мы, чтобы коснуться и лечить чужие раны? Склонимся ли мы, чтобы подставить друг другу плечо? Вот вызов, который стоит перед нами, и мы не должны его бояться. В моменты кризиса нам нужно срочно сделать выбор: в такой момент можно сказать, что любой, кто не разбойник и не обходит стороной, либо сам ранен, либо несет раненого на своих плечах.
71. История доброго самаритянина повторяется: все очевиднее становится, что социальное и политическое пренебрежение превращает многие уголки мира в пустынные дороги, где внутренние и межгосударственные разногласия и отнятые возможности бросают стольких наземь на обочине дороги. В своей притче Иисус не оставляет альтернатив, таких, например, как: что было бы, если бы в сердце того тяжело раненного человека или его спасителя поселились гнев или жажда мести? Господь верит в лучшую часть человеческого духа и этой притчей побуждает его следовать любви, утешать страдающего и строить общество, достойное этого звания.
72. Притча начинается с разбойников. Отправная точка, которую выбирает Иисус – это уже свершившаяся агрессия. Но Он не вынуждает нас остановиться на этом факте и оплакивать его, не заставляет сосредоточиться на разбойниках. Мы знаем их. Мы видели, как по миру расползается непроглядный мрак пренебрежения, насилия ради мелочных интересов власть имущих, накопления и разделения. Здесь каждый мог бы спросить себя: бросим ли мы раненого на земле, чтобы сбежать и скрыться от насилия или преследовать бандитов? Станет ли этот раненый оправданием для наших непримиримых разногласий, жестокого равнодушия и междоусобиц?
73. Притча также побуждает нас прямо смотреть на тех, кто обходит стороной. То опасное равнодушие, с которым они проходят мимо, не останавливаясь, невинное оно или нет, следствие презрения или прискорбной рассеянности, делает таких персонажей, как священник и левит, не менее прискорбным отражением того расстояния, что отчуждает от реальности. Есть много взаимодополняющих способов пройти стороной. Один из них – замкнуться на себе, не интересоваться другими, относиться равнодушно к ним. Другой – смотреть только куда-то в сторону, как в некоторых странах или в их определенных секторах можно наблюдать презрение к бедным и их культуре, а также и манеру жить со взглядом, направленным куда-то вовне, как будто какой-то импортированный проект может вытеснить этих бедных. Так некоторые могут оправдывать свое безразличие, потому что тех, кто мог бы коснуться их сердец, со всеми их потребностями просто не существует. Они находятся вне горизонта их интересов.
74. У тех, кто обходит стороной, есть одна особенность, которую мы не можем игнорировать: это были люди религиозные. Более того, они были служителями культа Божьего: священником и левитом. Над этим фактом стоит особенно задуматься: он говорит о том, что верить в Бога и поклоняться Ему – это еще не гарантия богоугодной жизни. Верующий может не следовать всему тому, чего требует его вера, и все же может чувствовать свою близость к Богу и считать себя достойнее других. Но есть и такие формы жизни верой, которые питают открытость сердца братьям, что и является гарантией подлинной открытости Богу. Св. Иоанн Златоуст смог очень ясно сформулировать этот вызов, брошенный христианам: «Желаете ли поистине чтить Тело Христово? Не презирайте тела нагого. Не почитайте его в храме в шелковых облачениях, если снаружи позволяете ему терпеть холод и наготу».[58] Парадокс состоит в том, что иногда те, кто называет себя неверующими, могут жить по воле Божьей лучше, чем верующие.
75. Те, кто «обходит стороной, отводя взгляд» всегда были тайными союзниками «разбойников с большой дороги». Так создается круговая порука, объединяющая тех, кто эксплуатирует и обманывает общество, чтобы сосать из него соки, с теми, кто надеется сохранить чистоту, критикуя подобную систему, но все же живя за счет нее и ее ресурсов. Есть в этом некое печальное лицемерие, когда безнаказанность преступления, использование общественных учреждений в личных или корпоративных интересах и прочие пороки, которые мы не можем победить, сочетаются с непрерывной критикой всего и вся и сеянием подозрений вместе с распространением недоверия и замешательства. Обману «все плохо» сопутствует другой обман: «ничего здесь не поделаешь» и «я-то что могу?» Так взращивается разочарование и чувство безнадежности, что не поддерживает духа солидарности и самоотверженности. Народ погружается в уныние, и создается идеальный порочный круг: так действует незримая диктатура настоящих тайных интересов, присвоивших себе ресурсы и способность иметь собственное мнение и думать.
76. Посмотрим, наконец, на раненого. Иногда и мы чувствуем себя так же, как он: тяжело раненными и брошенным наземь у обочины. Нам тоже кажется, что нас покинули наши учреждения, которые либо запущены, либо недостаточны, либо служат интересам лишь немногих вовне и внутри. Ведь «в глобализированном обществе принята элегантная манера отводить глаза: ради политкорректности или идеологической моды мы смотрим на страдающего человека, но не прикасаемся к нему, даже снимаем о нем телерепортажи и начинаем обсуждения, полные мнимой терпимости и иносказаний».[59]
77. Перед нами ежедневно открывается новая возможность, новая веха. Мы не должны ждать всего от тех, кто правит нами: это было бы по-детски. Нам дано пространство, где мы несем совместную ответственность, способное запустить и породить новые процессы и преобразования. Мы должны быть активными участниками восстановления и поддержки израненных обществ. Сегодня нам представилась прекрасная возможность проявить наше братство, стать новыми добрыми самарянами, разделяющих боль неудач других, а не разжигающих ненависть и обиду. Как и от того случайного путника из нашей истории, от нас требуется лишь бескорыстное, чистое и простое желание быть народом, стойко и неутомимо стремиться принять, интегрировать, поднять упавшего, пусть даже нам кажется зачастую, что мы вынуждены и обречены следовать логике насилия тех, кто питает только эгоистичные амбиции и сеет сумятицу и ложь. Пусть другие продолжают думать о политике или экономике ради собственных игр во власть. Мы же будем ратовать за добро и служить ему.
78. Можно начать снизу и использовать каждый отдельный случай, чтобы бороться за самое конкретное и местное вплоть до самых удаленных уголков страны и мира с той же заботой, с которой путник из Самарии отнесся к каждой ране того избитого человека. Поищем других и возьмем на себя ответственность за окружающую нас действительность, не боясь боли и бессилия, потому что здесь есть все добро, которое Бог посеял в сердце человека. Колоссальные с виду трудности – это возможность для роста, а не оправдание для инертной печали, заставляющей смириться. Но не будем делать этого в одиночку, сами по себе. Самарянин нашел гостиницу, хозяин которой мог позаботиться о том человеке, и мы также призваны приглашать и встречаться в «мы», которое сильнее суммы маленьких индивидуальностей. Вспомним, что «целое больше, чем части, и даже больше, чем простая их сумма».[60] Отбросим мелочность и горечь бесплодной разобщенности и бесконечного противостояния. Перестанем скрывать боль потерь и возьмем на себя ответственность за наши преступления, нашу апатию и нашу ложь. Целительное примирение воскресит нас и заставит забыть о страхе перед собой и другими.
79. Прохожий самарянин ушел, не дожидаясь признания и благодарности. Само усилие служить было великим удовлетворением в его жизни пред его Богом, а потому долгом. Все мы несем ответственность перед таким раненым в лице нашего собственного народа и всех народов земли. Давайте озаботимся немощью каждого мужчины и каждой женщины, каждого ребенка и каждого старика, проявляя ту же солидарность и внимание, ту же близость, что и добрый самарянин.
80. Иисус рассказал эту притчу, отвечая на вопрос: «Кто мой ближний?» Слово «ближний» в обществе времен Иисуса обычно указывало на тех, кто рядом, самых близких. Предполагалось, что помощь следует оказывать, в первую очередь, членам своей группы, собственного этноса. Самаряне для некоторых иудеев той эпохи были людьми презренными, нечистыми и потому не входившими в число ближних, которым надлежало бы помочь. Иудей Иисус полностью переворачивает эту установку: он призывает нас не спрашивать, кто же для нас ближний, а самим становиться ближними, близкими.
81. Его призыв состоит в том, чтобы быть рядом с человеком, который нуждается в помощи, не оглядываясь на то, принадлежит ли он к нашему кругу. В данном случае самарянин оказался тем, кто сделался ближним раненному иудею. Чтобы приблизиться и встать рядом, он переступил через все культурные и исторические барьеры. Вместо заключения Иисус предлагает: «Иди, и ты поступай так же» (Лк 10, 37). Т.е. Он призывает нас отбросить все различия и перед лицом страданий стать близкими для каждого. Итак, я уже не говорю, что у меня есть «ближние», которым следует помочь, а чувствую, что призван стать ближним для других.
82. Проблема в том, что Иисус специально отмечает, что раненый был иудеем, жителем Иудеи, а тот, кто остановился и помог ему – самарянином, жителем Самарии. Эта деталь имеет огромнейшее значение для постижения любви, что открывается всем. Самаряне населяли область, оскверненную языческим культом, и это делало их нечистыми, мерзкими и опасными в глазах иудеев. Действительно, древний еврейский текст, перечисляя достойные презрения народы, упоминает и Самарию, заявляя при этом, что это даже «не есть народ» (Сир 50, 27) и добавляя, что это «глупый народ, живущий в Сикимах» (ст. 28).
83. Вышесказанное объясняет, почему женщина-самарянка, когда Иисус попросил у нее пить, изумленно ответила Ему: «Как Ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, самарянки?» (Ин 4, 9). Те, что искали обвинений, чтобы опорочить Иисуса, не нашли ничего сильнее, чем называть Его бесноватым и самарянином (ср. Ин 8, 48). Так что эта милосердная встреча самарянина и иудея – это мощная провокация, разбивающая любые идеологическое манипуляции, чтобы мы расширили свой круг, придавая нашей способности любить универсальное измерение, способное преодолеть все предрассудки, все исторические и культурные барьеры, все узкие интересы.
84. Наконец, напомню, что в другом евангельском отрывке Иисус говорит: «Был странником, и вы приняли Меня» (Мф 25, 35). Иисус мог сказать эти слова, потому что у Него было открытое сердце, для которого драмы других становились своими. Св. Павел призывал: «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими» (Рим 12, 15). Когда сердце проникается таким отношением, оно способно отождествляться с другим, не обращая внимания на то, где он родился и откуда прибыл. Влившись в эту динамику, человек, в конце концов, начинает ощущать, что другие – «единокровные» ему (ср. Ис 58, 7).
85. Для нас, христиан, у слов Иисуса есть и другое – трансцендентное измерение. Они подразумевают признание Самого Христа в каждом покинутом или отверженном брате (ср. Мф 25, 40. 45). Действительно, вера наполняет доселе неслыханной мотивацией признание другого, потому что верующий может прийти к сознанию того, что Бог бесконечной любовью любит каждого человека и «тем самым наделяет его бесконечным достоинством».[61] К тому же мы верим, что Христос пролил Свою кровь за всех и каждого, а потому нет никого, кто оставался бы вне круга Его всеобъемлющей любви. И, если мы пойдем к начальному источнику, который есть глубинная жизнь Бога, то предстанем перед общением трех Лиц – истоком и совершенным образцом любой общинной жизни. Богословие постоянно обогащается размышлением над этой великой истиной.
86. Порой я с горечью думаю о том, что, несмотря на такую мотивацию, Церкви понадобилось столько времени, чтобы решительно осудить рабство и разлные формы насилия. Сегодня, с развитием духовности и богословия, у нас нет больше оправданий. Однако, все еще есть те, которым кажется, будто их вера побуждает их или, по крайней мере, дает им право поддерживать различные формы замкнутого и агрессивного национализма, ксенофобию, неуважение и даже жестокое обращение с теми, кто отличается от них. Вера с вдохновляемым ею гуманизмом должна пробуждать критическое отношение к таким тенденциям и помогать немедленно реагировать на любое их малейшее проявление. Поэтому так важно, чтобы катехизация и проповедь с большей прямотой и ясностью раскрывали социальный смысл существования, братское измерение духовности, веру в неотъемлемое достоинство каждого человека и причины любить и принимать всех.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПРЕДСТАВЛЯТЬ И СОЗИДАТЬ ОТКРЫТЫЙ МИР
87. Так уж сотворен человек, что не сможет реализовать себя, развиваться и достичь своей полноты, «если искренне не дарует себя другим».[62] Точно так же он не способен постичь до конца свою истинную сущность вне встречи с другими: «С собой я по-настоящему общаюсь только в той мере, в какой общаюсь с другими».[63] Это объясняет, почему никто не сможет понять ценность жизни без конкретных лиц, которые любит. Здесь сокрыта тайна подлинного человеческого бытия, потому что «жизнь там, где есть связи, общение, братство, и она сильнее смерти, когда построена на настоящих отношениях и узах верности. И наоборот, когда человек хочет принадлежать только себе и жить, как остров, в таких отношениях преобладает смерть».[64]
88. В глубине любого сердца любовь сплетает узы и раздвигает жизнь, когда побуждает человека выйти за рамки собственного «я» к другому.[65] Мы созданы для любви, и в каждом из нас обитает «некий закон “экстаза”: выйти за рамки собственного “я”, чтобы обрести в других возрастание бытия».[66] Поэтому, «в любом случае, человек должен решиться однажды выпрыгнуть из себя самого».[67]
89. С другой стороны, я не могу сводить свою жизнь к отношениям с небольшой группой, пусть даже с собственной семьей, так как познать себя можно лишь в более широком сплетении отношений: не только нынешних, но и тех, что предшествовали мне и формировали меня всю мою жизнь. Мои отношения с тем, кого я уважаю, должны учитывать тот факт, что его жизнь – это не только отношения со мной, а моя – не только отношения с ним. Если наши отношения здравы и подлинны, они открывают нас на других людей, помогающих нам развиваться и обогащающих нас. Сегодня даже самое благородное социальное чувство легко исчезает за эгоистичным стремлением замкнуться в узком кругу, создающем видимость активных взаимоотношений. Напротив, подлинная любовь, что помогает расти, и самые благородные проявления дружбы обитают в сердцах, позволяющих себя дополнять. Узы любви и дружбы стремятся отворить сердце вовне, дать нам способность выйти за рамки собственного «я», чтобы принять других. Закрытые группы и замкнутые пары, противопоставляющие себя как некое «мы» прочему миру, обычно являются лишь идеализированными формами эгоизма и простой самозащиты.
90. Не случайно многие малые народности, проживающие в пустынной местности, развили в себе великодушную способность принимать странников, подавая тем самым образцовый пример священного долга гостеприимства. То же мы видим и у монашеских общин Средневековья, в чем можно убедиться при чтении Правила св. Бенедикта. Хотя это могло потревожить порядок и молчание монастырей, он требовал, чтобы к бедным и странникам относились «со всевозможным почтением и заботой».[68] Гостеприимство – один из конкретных способов принять этот вызов и этот дар встречи с человечеством вовне своей группы. Эти люди осознавали, что ценности, которые они лелеяли, должны сопровождаться готовностью преодолеть свои рамки, открываясь другим.
91. Люди могут развить в себе определенные навыки, представляемые как нравственные ценности: храбрость, трезвость, трудолюбие и прочие добродетели. Однако, если мы хотим правильно направить акты разных нравственных добродетелей, следует учитывать также, в какой мере они реализуют в нас динамику открытости и единства с прочими людьми. Данная динамика – это любовь, внушенная Богом. Без нее у нас, наверное, была бы лишь видимость добродетелей, неспособных созидать общность. Поэтому св. Фома Аквинский, ссылаясь на св. Августина, говорил, что воздержание алчного человека отнюдь не добродетельно.[69] Св. Бонавентура, в свою очередь, пояснял, что без любви все прочие добродетели, строго говоря, не исполняют заповеди «так, как Богу то угодно».[70]
92. Духовная глубина человеческой жизни определяется любовью, которая, по сути, и есть «критерий окончательного определения ценности или ничтожности жизни человека».[71] Однако, некоторые верующие полагают, что их величие зависит от того, как они навязывают свои идеологии другим, защищают истину насилием или разяще демонстрируют силу. Все мы, верующие, должны признать одно: первое место принадлежит любви, а значит никогда нельзя ею рисковать, а величайшая опасность – это не любить (ср. 1 Кор 13, 1-13).
93. Стараясь точнее показать, в чем именно состоит любовь, ставшая возможной по Божьей благодати, св. Фома Аквинский описывал ее как движение, благодаря которому человек сосредотачивает свое внимание на другом, «воспринимая его как нечто единое с самим собой».[72] Сердечное внимание к другому побуждает нас бескорыстно стремиться к его благу. Все это проистекает из уважения к нему, признания его ценности, что, в конечном счете, и скрыто за словом «любовь»: любимый человек мне дорог, т.е. очень ценен для меня.[73] И «из любви, благодаря которой кому-то нравится другой, рождается желание дарить ему».[74]
94. Итак, любовь подразумевает нечто большее, чем ряд благодетельных поступков. Эти поступки проистекают из чувства единения, которое побуждает нас все более склоняться к другим, признавая их ценными, достойными, желанными и прекрасными независимо от их физического или нравственного облика. Любовь к другому за то, что он такой, как есть, толкает нас стремиться к лучшему для него. Лишь развивая такую форму взаимоотношений, мы создадим возможность для социальной дружбы ко всем без исключений и для братства, открытого на всех.
95. Наконец, любовь побуждает нас стремиться к всеобщему общению. Никто не достигает зрелости и полной самореализации, изолируясь от других. По самой своей динамике любовь требует все больше открываться, приобретать все большую способность принимать других в некоем бесконечном странствии, сводящем все окраины к полноте чувства взаимной принадлежности. Иисус сказал нам: «Все вы – братья» (Мф 23, 8).
96. Эта необходимость выйти за свои границы охватывает и разные регионы и государства. Действительно, «благодаря все более густой сети взаимосвязей и коммуникаций, опутывающих нашу планету, мы все сильнее проникаемся сознанием единства и общности судьбы народов земли. Таким образом, мы видим, что в самой динамике истории, вопреки всем этническим, социальным и культурным различиям, посеяно призвание к созиданию общества братьев, взаимно принимающих друг друга и заботящихся друг о друге».[75]
97. Есть такие окраины, которые находятся совсем рядом с нами, в центрах городов или внутри наших семей. Так что у всеохватывающей открытости любви есть не только географический, но экзистенциальный аспект. Это повседневная способность расширять свой круг, идти к тем, кто, живя рядом со мной, непроизвольно кажется мне чуждым миру моих интересов. С другой стороны, любой страдающий брат или сестра, которых мое общество забыло и не замечает, являются экзистенциальными чужеземцами, даже если мы родились в одной стране. Они могут быть гражданами со всеми нужными бумагами, но их заставляют чувствовать себя иностранцами в их собственной стране. Расизм – это такой вирус, который быстро мутирует и не исчезает, а скрывается и выжидает.
98. Мне хотелось бы упомянуть также тех «скрытых изгнанников», к которым в обществе относятся как к неким «инородными телами».[76] Скольких людей с ограниченными возможностями не покидает «чувство, будто они ни к чему не принадлежат и ни в чем не участвуют». Все еще остается многое такое, что мешает «их полноценному гражданству». Наша цель – не только заботиться о них, но и добиваться их «активного участия в жизни гражданского и церковного сообщества. Это сложный и даже утомительный процесс, который постепенно будет формировать сознание, способное признавать уникальность и неповторимость каждой личности». То же касается и престарелых, «которых из-за их немощности также иногда воспринимают как обузу». Однако, все могут внести «особый вклад в общее благо благодаря своей оригинальной жизненной истории». Позволю себе повторить: нужно «иметь смелость дать голос тем, кто подвергается дискриминации из-за своей физической немощи, потому что в некоторых странах, к сожалению, их все еще не признают людьми равного достоинства».[77]
99. Любовь, переступающая границы, зиждется на том, что можно назвать «социальной дружбой» внутри каждого города и каждой страны. Подлинная социальная дружба в обществе обеспечивает возможность истинной открытости на всех. Речь не идет о ложном универсализме тех, кому нужно постоянно путешествовать, потому что они не выносят и не любят собственный народ. Презирающие свой народ делят общество на категории первого и второго класса, на людей большего или меньшего достоинства с большими или меньшими правами. Тем самым они отрицают существование общего для всех пространства.
100. Ни в воем случае не хочу здесь проповедовать некий авторитарный и абстрактный универсализм, о котором мечтают некоторые, предлагая его в качестве идеала с целью уравнения, завладения и разграбления. Одна из моделей глобализации «сознательно стремится к одномерному единообразию и пытается уничтожить все различия и традиции в поверхностном поиске единства… Если глобализация желает сделать всех одинаковыми, уравнять всех, то она уничтожает уникальность отдельного человека и отдельного народа».[78] Эта ложная универсалистская мечта в итоге лишает мир разнообразия его цветов, его красоты и, в конечном счете, человечности. Ведь «будущее не “монохромно”, и если нам хватит смелости, мы сможем смотреть на него во всем многоразличии вклада, который может внести каждый. Сколь многому нужно научиться нашей человеческой семье, чтобы жить вместе в гармонии и мире, не будучи одинаковыми!»[79]
101. Но давайте вернемся к притче о добром самаритянине, которая еще многое может сказать нам. У дороги лежал раненый человек. Проходившие мимо персонажи не прислушивались к внутреннему позыву подойти и стать близким несчастному, а думали о своем месте в обществе, социальном положении, должности. Они сознавали свою значимость для общества того времени и тревожились лишь о той роли, которую должны были играть. Раненый и брошенный у дороги человек мешал, нарушал эту картину и, со своей стороны, не представлял собой ничего важного. Он был «никем», не принадлежал к достойной внимания группе, не играл никакой роли в созидании истории. Но великодушный самаритянин восстал против этих замкнутых классификаций, сам находясь вне всех этих категорий и будучи просто чужеземцем без собственного места в социуме. Так, свободный от всевозможных ярлыков и построений, он смог прервать свой путь, изменить планы и с готовностью помочь к удивлению раненого, нуждавшегося в нем.
102. Какой отклик эта притча могла бы вызвать сегодня в нашем мире, где постоянно появляются и множатся различные общественные группы, которые зацикливаются на собственной идентичности, отделяющей их от прочих? Как она может повлиять на тех, кто стремится к такому устройству общества, которое препятствовало бы любому проникновению извне, могущему угрожать их идентичности и их замкнутой и эгоцентричной самоорганизации? В такой схеме исключена сама возможность сблизиться, и можно быть ближним только для того, кто несет мне выгоду. Так слово «ближний» теряет всякий смысл, которым отныне обладает лишь термин «партнер», т.е. тот, кто связан с определенными интересами.[80]
103. Братство – это не просто следствие атмосферы уважения к личным свободам или даже некоего узаконенного равенства. Хотя они и являются условиями возможности братства, их недостаточно для того, чтобы оно установилось как неизбежный результат. Братство может привнести кое-что позитивное в свободу и равенство. Что бывает без сознательно насаждаемого братства, без политической воли к братству, выражающейся в воспитании в духе братства, диалога, признания ценности взаимности и обоюдного обогащения? Свобода сужается, превращаясь скорее в условие одиночества, в чистую автономию в принадлежности кому-то или чему-то или в то, чем можно просто обладать и наслаждаться. Все это совсем не исчерпывает богатства свободы, предназначенной, прежде всего, для любви.
104. Равенства нельзя достичь и абстрактным заявлением о том, что «все люди равны». Оно, скорее, результат сознательного и педагогического насаждения братства. Те, кто способен быть только партнером, творят закрытые миры. Какой смысл в такой схеме может иметь человек, который не принадлежит к кругу партнеров и приходит с мечтой о лучшей жизни для себя и своей семьи?
105. Индивидуализм не делает нас более свободными и равными, не разжигает сильнее наши братские чувства. Простая сумма индивидуальных интересов не в состоянии породить лучший мир для всего человечества. Она также не может нас оградить от многочисленных бед, приобретающих все более глобальные масштабы. Радикальный индивидуализм – это вирус, бороться с которым труднее всего. Он убеждает нас, что все сводится к безоглядной реализации своих желаний, как если бы нагромождение амбиций и гарантий индивидуального благополучия могло созидать общее благо.
106. Основополагающим условием достижения социальной дружбы и всеобщего братства является признание ценности каждого человека, каждой личности всегда и в любой ситуации. Если каждый так ценен, то нужно ясно и твердо сказать, что «факт рождения в бедной ресурсами или недостаточно развитой местности сам по себе не оправдывает того, что людям приходится жить в менее достойных условиях».[81] Таков элементарный принцип общественной жизни, который обычно так или иначе игнорируют те, чьему мировоззрению и целям он не отвечает.
107. Любой человек имеет право на достойную жизнь и всестороннее развитие, и никакая страна не может отказать в этом фундаментальном праве. Оно есть у каждого, даже если он малоэффективен, родился или вырос с какими-то ограничениями. Все это не умаляет безмерного достоинства человеческой личности, зиждущегося не на обстоятельствах, а на самой ценности его бытия. Если этот базовый принцип не соблюдается, то ни для братства, ни для выживания человечества нет никакого будущего.
108. Некоторые общества признают это лишь частично. Они соглашаются с тем, что возможности должны быть у всех, но затем утверждают, что все зависит от каждого в отдельности. В такой частичной перспективе нет смысла «вкладываться в плетущихся позади, чтобы слабые или менее одаренные смогли найти свой жизненный путь».[82] Вложения в помощь людям могут оказаться нерентабельными и малоэффективными. Они требуют участливого и активного государства и гражданских институтов, которые выходили бы за рамки механизмов результативности определенных экономических, политических или идеологических систем, будучи ориентированы, в первую очередь, на человека и на общее благо.
109. Некоторые рождаются в финансово благополучных семьях, получают хорошее образование, растут в достатке или от природы обладают выдающимися способностями. Они определенно не нуждаются в активном государстве и требуют лишь свободы. Но очевидно, что то же правило не действует в случае человека с ограниченными возможностями или родившегося в бедной семье, получившего плохое образование и не имеющего доступа к качественной медицине. Если общество ставит во главу угла критерии свободы рынка и эффективности, то в нем нет места подобным людям, и братство, в лучшем случае, будет лишь романтической мечтой.
110. Факт, что «простое провозглашение свободы экономики становится противоречивым заявлением, когда реальные условия препятствуют многим по-настоящему воспользоваться ею, ограничивая ее одним лишь доступом к работе».[83] Такие понятия, как свобода, демократия и братство, лишаются смысла, так как в реальности, «пока наша социально-экономическая система приносит в жертву хотя бы одного человека, пока извергает его вон, не может быть и речи о празднике всеохватывающего братства».[84] По-настоящему человеческое и братское общество способно эффективно и стабильно обеспечить поддержку каждому из своих членов на протяжении всей его жизни, и не только в удовлетворении его базовых потребностей, но и в том, чтобы он проявил лучшее в себе, даже если он не обладает самой высокой рентабельность, даже если медленно идет, даже если у него нет выдающейся эффективности.
111. Человеческая личность с ее неотъемлемыми правами от природы открыта на взаимосвязи. В самой ее глубинной сути заложено призвание превзойти себя во встрече с другими. Поэтому «нужно внимательно следить за тем, чтобы не впасть в определенные заблуждения, которые может породить неверное толкование понятия прав человека и парадоксальное злоупотребление ими. Ведь сегодня все сильнее ощущаются притязания на индивидуальные права (так и хочется назвать их индивидуалистическими), за которыми скрывается концепция человеческой личности, вырванной из любого социального и антропологического контекста, как если бы она была некоей бесчувственной «монадой» (monás)… Без гармоничного подчинения прав отдельного человека более великому благу все закончится тем, что он станет отрицать любые границы для себя и превратится в источник конфликтов и насилия».[85]
112. Мы не можем не упомянуть также, что желание и поиск блага для других и всего человечества подразумевает содействие созреванию в людях и обществе различных нравственных ценностей, способствующих всестороннему развитию человека. В Новом Завете упоминается плод Святого Духа (ср. Гал 5, 22), названный греческим словом «agathosyne». Оно означает приверженность добру, стремление к нему. Более того, оно значит также добиваться более ценного, лучшего для других: их созревания, оздоровления их жизни, реализации ценностей, а не только материального благополучия. В латыни также есть подобный термин: bene-volentia, т.е. желание добра другим. Это сильное стремление к благу, склонность ко всему доброму и превосходному, которое побуждает нас наполнять жизни других людей прекрасным, возвышенным и созидательным.
113. Здесь мне приходится с сожалением повторить, что «уже слишком долго мы пребываем в состоянии нравственной деградации, глумясь над этикой, добром, верой и честью, и настало время признать, что эта радужная поверхностность не принесла нам большой пользы. Такое разрушение всех основ общественной жизни ведет в итоге к противостоянию друг другу ради защиты собственных интересов».[86] Мы должны служить добру для нас самих и для всего человечества и таким образом вместе идти к подлинному и всестороннему развитию. Любому обществу нужно обеспечить передачу ценностей, потому что иначе будут передаваться эгоизм, насилие, коррупция в различных ее проявлениях, безразличие и, наконец, жизнь, закрытая на всякую трансцендентность и ограниченная индивидуальными интересами.
114. Мне хотелось бы отдельно поговорить о солидарности, которая «как нравственная добродетель и общественная позиция, плод личного обращения требует усилий множества субъектов, на которых лежит особая ответственность за воспитание и образование. В первую очередь, я имею в виду здесь семьи, призванные к первостепенной и неотъемлемой воспитательной миссии. Они – первое место, где воплощаются и прививаются ценности любви и братства, сосуществования и солидарности, внимания и заботы о других. Они также создают особо подходящую среду для передачи веры, начиная с тех первых простых проявлений благочестия, которым матери учат своих детей. Что касается воспитателей и наставников, которые в школах или других детских и юношеских центрах несут обязанности по воспитания детей и молодежи, то они призваны осознавать, что их ответственность распространяется на нравственное, духовное и социальное измерение личности. Ценности свободы, взаимоуважения и солидарности могут передаваться с самого нежного возраста… Работники области культуры и СМИ также несут ответственность за воспитание и подготовку, особенно в современном обществе, где информация и средства коммуникации становятся все более доступными».[87]
115. В те самые моменты, когда все будто рассыпается и теряет сущность, нам следует опереться на солидное основание,[88] которое дается осознанием своей ответственности за чужую слабость при созидании общего будущего. Солидарность находит свое конкретное выражение в служении, которое может принимать самые различные формы ответственности за других. Служение означает, «прежде всего, заботу о слабых. Служить – значит заботиться о слабых членах наших семей, нашего общества, нашего народа». На этом поприще всякий способен «отложить в сторону собственные требования и ожидания, свое желание всемогущества, глядя в глаза слабейшим… Служение всегда смотрит в лицо брата, касается его плоти, чувствует его близость вплоть до того, что иногда из-за нее страдает, и старается помочь. Поэтому служению всегда чужды идеологии, потому что служит не идеям, а людям».[89]
116. Последние обычно «практикуют особую солидарность, существующую среди страдающих и бедных, о которой наша цивилизация, кажется, забыла или, по крайней мере, очень хотела забыть. Солидарность – это слово, которое нравится не всем. Сказал бы даже, что иногда мы превращаем его в ругательство, которое нельзя произносить. Но это слово значит гораздо больше, чем спорадичные акты великодушия. Оно значит думать и действовать в духе общности, признавать, что жизнь всех важнее, чем присвоение благ немногими. Оно также значит бороться со структурными причинами бедности, неравенства, безработицы, отсутствия земли и жилья, нарушения социальных и трудовых прав. Оно значит противостоять разрушительному влиянию Империи денег… Солидарность, понимаемая в ее самом глубоком смысле – это способ творить историю, что и делают народные движения».[90]
117. Когда мы говорим о необходимости заботы о нашем общем доме, каковым является эта планета, то взываем к тому минимуму универсального сознания и заботы друг о друге, которая, быть может, еще теплится в людях. Ведь, если у кого-то воды в избытке, но он все же бережет ее ради человечества, то это значит, что достигнут такой моральный уровень, который позволяет ему переступить границы собственного «я» и своей группы. Чудесное проявление человечности! Такая же позиция нужна и для того, чтобы признавать права всех людей, включая и тех, кто родился по ту сторону наших границ.
118. Мир существует для всех, потому что все мы, люди, рождаемся на этой земле с одинаковым достоинством. Различия в цвете кожи, вероисповедании, способностях, месте рождения или проживания и прочие не могут ставить одних над другими или использоваться для оправдания привилегий немногих в ущерб правам всех. Следовательно мы как общество обязаны обеспечить каждой личности условия для достойной жизни и надлежащие возможности для всестороннего развития.
119. В первые века христианства различные мудрецы развивали в своих размышлениях идею всеобщего предназначения тварных благ.[91] Это привело их к пониманию того, что, если кому-то не хватает необходимого для достойной жизни, то потому, что кто-то другой присвоил себе это. Св. Иоанн Златоуст так резюмирует данную мысль: «Не делиться своим имуществом с бедными – значит грабить бедных и лишать их самой жизни. То, что есть у нас, принадлежит не нам, а им».[92] Ему вторит и св. Григорий Великий: «Раздавая что-либо нуждающимся, мы не даруем им свое, а возвращаем то, что им принадлежит».[93]
120. И здесь мне вновь хотелось бы повторить слова св. Иоанна Павла II, сила которых пока, наверное, понята еще не до конца: «Бог дал землю всему роду человеческому ради пропитания всех его членов без каких-то исключений или предпочтений».[94] В продолжение той же линии хочу напомнить, что «христианская традиция никогда не признавала чем-то абсолютным и ненарушимым право частной собственности и всегда указывала на социальную роль любых ее форм».[95] Принцип общего использования тварных благ – это «главный принцип всего этико-социального порядка»,[96] естественное, изначальное и приоритетное право.[97] Все прочие права на блага, необходимые для всесторонней реализации личности, включая право частной или иной собственности, «должны не затруднять, а скорее, напротив, облегчать эту реализацию», – говорил св. Павел VI».[98] Право частной собственности можно рассматривать лишь как вторичное естественное право, вытекающее из принципа всеобщей принадлежности тварных благ, и у данного утверждения есть вполне конкретные следствия, которые должны отражаться в функционировании общества. Часто случается, однако, что вторичные права ставятся выше приоритетных и изначальных, лишая их практического содержания.
121. Итак, никто не должен быть изгоем из-за места своего рождения и тем более из-за привилегий, которыми другие пользуются лишь потому, что родились в странах с бóльшими возможностями. Государственные границы и рубежи не должны мешать реализации этого принципа. Как недопустимо то, чтобы кто-то был обделен в правах из-за принадлежности к женскому полу, так же недопустимо и то, чтобы место рождения или проживания обуславливали сами по себе меньшие возможности для достойной жизни и развития.
122. Экономический рост должен служить не накоплению богатств в руках немногих, а обеспечению «человеческих прав – личных и общественных, экономических и политических, в том числе прав государств и народов».[99] Право некоторых на свободу предпринимательства и рынка не должно ставиться выше прав народов и достоинства бедных, равно как и уважения к окружающей среде, поскольку «тот, кто обладает ее частью, поставлен только для того, чтобы заведовать ею во благо всех».[100]
123. Предпринимательская деятельность – это, по сути, «благородное призвание, целью которого является созидание богатств и улучшение мира во благо всех».[101] Бог поощряет нас, ожидая, что мы будем развивать данные нам таланты, и наполняя Вселенную возможностями. По Его замыслу каждый призван работать над своим развитием,[102] а это подразумевает реализацию способностей в экономической и технологической сфере с целью преумножения благ и увеличения богатств. В любом случае, однако, эти предпринимательские способности, дарованные Богом, должны отчетливо служить развитию других и искоренению бедности, особенно путем диверсификации рынка труда. Праву частной собственности всегда сопутствует предшествовавший ему и более важный принцип подчинения всей частной собственности всеобщему предназначению земных благ, а, следовательно, всеобщее право на их использование.[103]
124. Уверенность во всеобщем предназначении земных благ требует сегодня, чтобы эта идея применялась также к целым странам, их территориям и ресурсам. Если мы будем рассматривать ее не только с позиции законности частной собственности и прав граждан какого-то определенного государства, но также исходя из первичного принципа всеобщего предназначения благ, то придем к выводу, что каждая страна принадлежит и иностранцу, поскольку в благах данной территории нельзя отказать нуждающемуся человеку, прибывшему откуда-то извне. Как учат епископы Соединенных Штатов, есть фундаментальные права, которые «приоритетнее любого общества, потому что вытекают из достоинства, данного каждому человеку как творению Божьему».[104]
125. Помимо всего прочего, это предполагает также иное понимание международных отношений и товарооборота. Если каждый обладает неотъемлемым достоинством, если любой человек – мой брат или сестра и если мир действительно принадлежит всем, то не важно, родился ли кто-то здесь или приехал из другой страны. Моя страна несет ответственность за его развитие, хотя может реализовывать ее различными путями: великодушно принимая, когда он настоятельно в этом нуждается, поддерживая его прогресс на родине, отказываясь от эксплуатации и истощения природных ресурсов других государств и от поддержки уродливых систем, препятствующих достойному развитию народов. То, что применимо к целым странам, применимо и к отдельным их регионам, так как и между ними зачастую существует разящее неравенство. Порою неспособность признать равное достоинство людей ведет к тому, что более развитые регионы некоторых государств мечтают избавиться от «балласта» беднейших регионов, чтобы тем самым еще более повысить уровень собственного потребления.
126. Мы говорим о новой сети международных отношений, поскольку нельзя решить серьезные проблемы этого мира, оперируя только понятиями взаимопомощи между отдельными людьми или маленькими группами. Мы не должны также забывать, что «неравенство касается не только индивидов, но и целых стран, что заставляет задуматься об этике международных отношений».[105] И справедливость требует признания и уважения не только индивидуальных прав, но и прав обществ и народов.[106] Данное утверждение подразумевает гарантирование «фундаментального права народов на существование и прогресс»,[107] которое порою сильно ограничивается давлением, создаваемым внешним долгом. Во многих случаях погашение этого долга не только не способствует развитию, но и ограничивает или серьезно обуславливает его. При всем уважении к принципу, согласно которому любая законно возникшая задолженность должна погашаться, то, как многие бедные страны выполняют свои обязательства перед богатыми, не должно угрожать их существованию и росту.
127. Безусловно, сказанное выше подразумевает иную логику, но, если мы не пытаемся ее усвоить, то все, о чем я говорю, звучит как некая фантазия. Однако, если принять великий принцип прав, вытекающих из самого факта обладания неотъемлемым человеческим достоинством, то можно смело мечтать и думать о другом человечестве, можно желать такой планеты, которая даст землю, дом и работу всем. Вот истинный путь мира в отличие от глупой и близорукой стратегии, сеющей страх и недоверие перед лицом внешних угроз. Ведь подлинный и прочный мир можно построить лишь «на основе глобальной этики солидарности и сотрудничества ради будущего, зиждущегося на взаимозависимости и общей ответственности всей человеческой семьи».[108]
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ОТКРЫТОЕ ВСЕМУ МИРУ СЕРДЦЕ
128. Если уверенность в том, что все люди – братья и сестры, не должна остаться простой абстракцией, а воплотиться в конкретные формы, то это бросает нам серию вызовов, толкающих нас и обязывающих принять новые перспективы и искать новые ответы.
129. Когда нашим ближним оказывается мигрант, это ставит нас перед лицом трудных вызовов.[109] Конечно же, в идеале лучше было бы избегать ненужной миграции, а для этого нужно создавать в исходных странах конкретные условия для достойной жизни и развития, чтобы их граждане имели возможность для всестороннего роста. Однако, пока в этом направлении не достигнут серьезный прогресс, наш долг уважать право каждого человека найти такое место, где он не только смог бы удовлетворить собственные основные потребности и потребности своей семьи, но и полностью реализоваться как личность. Наши усилия в отношении прибывающих мигрантов можно резюмировать в четырех словах: принимать, защищать, поддерживать и интегрировать. Ведь «речь идет не только о том, чтобы спускать свысока программы помощи, а скорее о том, чтобы с помощью этих трех действий создавать города и страны, которые, сохраняя свою культурную и религиозную идентичность, были бы открыты различиям и способны ценить их в духе человеческого братства».[110]
130. Это подразумевает принятие определенных обязательных мер, прежде всего, в отношении тех, кто спасается от серьезного гуманитарного кризиса. Например, увеличить и упростить выдачу виз, внедрять программы личного и коллективного патронажа, открывать гуманитарные коридоры для наиболее уязвимых беженцев, предоставлять достойное и приличное жилье, гарантировать личную безопасность и доступ к основным услугам, обеспечить надлежащую консульскую помощь право на ношение с собой документов, удостоверяющих личность, равный доступ к правосудию, возможность открытия банковских счетов и прожиточный минимум, свободу передвижения и трудоустройство, защищать несовершеннолетних и гарантировать им регулярный доступ к образованию, развивать программы временной опеки или приюта, гарантировать свободу вероисповедания, поощрять социальную интеграцию, содействовать воссоединению семей и подготавливать местные сообщества к интеграционным процессам.[111]
131. К давно прибывшим и уже вовлеченным в жизнь общества важно применять понятие «гражданства», «основанное на равенстве прав и обязанностей, при котором все пользуются справедливостью. Поэтому необходимо стремиться закрепить в наших обществах концепцию полного гражданства и отказаться от дискриминационного использования термина меньшинства, который кроет в себе семена изоляции и неполноценности и создает почву для враждебности и разногласий, сводит на нет любые успехи и лишает некоторых граждан их религиозных и гражданских прав, подвергая их дискриминации.[112]
132. Несмотря на предпринимаемые странами необходимые меры, они не могут внедрять их в одиночку, «поскольку последствия решений каждой из них неизбежно влияют на все международное сообщество». Поэтому «эти решения могут быть лишь плодом совместных усилий»[113] по разработке глобального законодательства (управления) в сфере миграции. В любом случае, необходимо «запустить средне- и долгосрочные проекты, которые простирались бы много дальше срочных потребностей. Они, с одной стороны, должны действенно помогать интеграции мигрантов в принимающих государствах и одновременно способствовать развитию их родных стран, исходя из политики солидарности, которая, однако, не подчиняла бы помощь стратегиям, идеологически чуждым или даже противным культурам народов, которым она адресована».[114]
133. Появление людей, которые отличаются от нас, потому что выросли в ином жизненной и культурной среде, становится даром, поскольку «истории мигрантов – это также истории межчеловеческих и межкультурных встреч: для тех общин и наций, в которые они вливаются, мигранты становятся шансом для обогащения и всестороннего развития для всех».[115] Поэтому «прошу, в первую очередь, молодежь не попадаться в сети тех, кто хочет настроить их против прибывающих в страну других молодых людей, изображая их опасными субъектами, которые якобы не обладают таким же неоспоримым человеческим достоинством».[116]
134. Действительно, когда мы открываем свои сердца для тех, кто отличается от нас, то позволяем им оставаться собой, одновременно предоставляя им возможность для дальнейшего развития. Дабы наш мир не обнищал, нужно беречь различные культуры со всеми их сокровищами, накопленными на протяжении веков. Впрочем, это не означает, что не стоит подталкивать их к тому, чтобы дать что-то новое при встрече с другой реальностью. Ведь нельзя же забывать и о риске стать жертвой культурного окостенения. Вот почему «нам нужно общаться, открывать богатства каждого, ценить то, что нас объединяет, и воспринимать различия как возможность для роста при уважении ко всем. Необходим терпеливый и доверительный диалог, который позволит людям, семьям и сообществам делиться ценностями собственной культуры и принимать то доброе, что вытекает из опыта других».[117]
135. Здесь мне хотелось бы вновь привести примеры, к которым я уже обращался в прошлом: латиноамериканская культура – это «закваска ценностей и возможностей, которые могут дать много доброго США… Большой поток иммиграции всегда, в конце концов, отражается на местной культуре и ее преображает… Активное переселение итальянцев в Аргентину наложило свой отпечаток на культуру местного сообщества, а в культурном облике Буэнос-Айреса остро ощущается присутствие порядка двухсот тысяч евреев. Иммигранты, если им помогают интегрироваться, становятся благословением, сокровищем и новым даром, стимулирующим развитие общества».[118]
136. Глядя в более широкой перспективе, мы вместе с великим имамом Ахмадом ат-Тайибом отмечали, что «отношения между Западом и Востоком – это неоспоримая обоюдная потребность, которую нельзя удовлетворить чем-то иным либо недооценивать, поскольку обе стороны здесь могут обогатить цивилизации друг друга в рамках плодотворного взаимного обмена и культурного диалога. Запад может найти у цивилизации Востока лекарства от своих духовных и религиозных недугов, вызванных господством материализма. А Восток может найти в цивилизации Запада множество средств, которые могут помочь ему избавиться от слабости, раздоров и конфликтов, а также от научного, технического и культурного отставания. Важно обращать внимание на религиозные, культурные и исторические различия, которые служат существенной составляющей при формировании личности, культуры и цивилизации Востока. И не менее важно отстаивать фундаментальные и общепризнанные права человека, чтобы обеспечить достойную жизнь всем жителям Востока и Запада, избегая политики двойных стандартов».[119]
137. Взаимопомощь между странами, в конечном итоге, выгодна всем. Государство, которое развивается благодаря своему оригинальному культурному субстрату – это сокровище для всего человечества. Мы должны все глубже сознавать, что сегодня либо мы спасемся вместе, либо никто не спасется. Обнищание, упадок и страдания в одной части земли – это безмолвная питательная почва для проблем, которые в итоге затронут всю планету. Если нас беспокоит вымирание видов животных, то еще больше нас должно тревожить то, что где-то есть люди и целые народы, которые не развивают свой потенциал и красоту вследствие бедности или других структурных ограничений. В конце концов, это ослабит всех нас.
138. Хотя это было ясно всегда, данная истина очевидна, как никогда, сегодня в нашем столь взаимосвязанном вследствие глобализации мире. Нам нужно добиваться такого мирового правового, политического и экономического порядка, который «укреплял бы международное сотрудничество и подталкивал его к солидарному развитию всех народов».[120] В конце концов, это пойдет на пользу всей планете, поскольку «помощь бедным странам в их развитии» ведет к «созиданию богатств для всех».[121] С точки зрения интегрального развития это предполагает признание «и за беднейшими странами реального права голоса при принятии общих решений»,[122] равно как и «облегчение доступа к международному рынку для государств, страдающих от бедности и отсталости».[123]
139. Однако, у меня нет намерения сводить данный подход к каким-то формам утилитаризма. Ведь есть понятие бескорыстия: это способность делать что-то просто потому, что это добро само по себе, не надеясь получить какой-то результат и не ожидая чего-то немедленно взамен. Благодаря подобному подходу мы принимаем чужака, даже если он не может принести нам ощутимой выгоды в данный момент. Но ведь есть страны, которые хотят принимать только ученых и инвесторов.
140. Жизнь без братского бескорыстия превращается в мучительное стяжательство, когда человек постоянно лишь подсчитает, что дает и что получает взамен. Бог же, напротив, дает бескорыстно вплоть до того, что помогает даже неверным и «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми» (Мф 5, 45). Поэтому Иисус говорит: «Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне» (Мф 6, 3-4). Мы получили жизнь даром, ничего за нее не заплатив. Значит, все мы можем отдавать, не ожидая ничего взамен, творить добро, ничего не требуя от тех, кому помогаем. И именно этому Иисус учил Своих учеников: «Даром получили, даром давайте» (Мф 10, 8).
141. Истинное качество различных стран нашего мира определяется их способностью мыслить не только в рамках данной страны, но и в понятиях человеческой семьи, что особенно заметно в периоды кризиса. Замкнутый национализм проявляет крайнюю неспособность к бескорыстию, ошибочную уверенность в том, что можно развиваться в стороне от бед других и что замкнутость в себе гарантирует лучшую защиту. Иммигрант рассматривается как узурпатор, не приносящий ничего. Тем самым делается опрометчивый вывод, что бедные опасны и бесполезны, а сильные – великодушные благотворители. Лишь у такой социальной и политической культуры, которой присуще бескорыстное гостеприимство, может быть будущее.
142. Следует помнить о «напряжении, возникающем между глобализацией и локализацией. Нужно иметь в виду глобальное, чтобы избежать обыденного мещанства. Одновременно нельзя упускать из виду и локальное, позволяющее нам не терять землю под ногами. Сочетание обеих перспектив не дает нам впасть в одну из двух этих крайностей: одна, когда граждане живут в абстрактном и глобальном универсализме…, а другая, когда они превращаются в фольклорную выставку местнических «отшельников», обреченных все время повторять одно и то же и неспособных воспринять другое, ценя красоту Бога, изливающуюся за пределами их узкого мирка».[124] Нам нужно смотреть глобально, что защитит нас от мелочного мещанства. Когда наш дом перестает быть семьей, а превращается в загон, клетку, глобальное спасает нас, потому что оно – конечная причина, влекущая нас к полноте. В то же время необходимо радушно принимать и локальное измерение, поскольку в нем есть нечто, чего недостает глобальному: оно служит закваской, обогащает, запускает механизмы субсидиарности. Таким образом, всеобщее братство и социальная дружба – это два неотделимых друг от друга и одинаково важных полюса любого общества. Их разделение ведет к уродствам и губительной поляризации.
143. Решением здесь станет не открытость, отрекающаяся от собственных богатств. Как невозможен диалог с другим без личной самоидентификации, так и открытости между народами не бывает без любви к своей земле, народу и особенностям собственной культуры. Моя встреча с другим возможна лишь тогда, когда я чувствую под ногами твердую почву, в которую уходят мои корни, потому что на такой основе я могу принять дар от другого и предложить ему что-то стоящее. Принять того, кто отличается от меня, и признавать его оригинальный вклад я способен лишь в том случае, если прочно привязан к своему народу и своей культуре. Каждый пусть любит родную землю и с особым чувством ответственности заботится о своей стране так же, как каждый должен заботиться о своем доме, чтобы он не рухнул, потому что соседи не сделают это вместо нас. Благо всего мира также требует, чтобы каждый берег и любил свою землю. И наоборот, последствия разорения одной страны скажутся на всей планете. Все это вытекает из позитивного значения права собственности: я берегу и возделываю то, что у меня есть, чтобы оно могло стать вкладом в общее благо.
144. Кроме того, это предполагает здоровый и обогащающий все стороны взаимообмен. Опыт жизни в определенном месте и в определенной культуре – это основа нашего понимания некоторых аспектов реальности, которые другим, не имеющим того же опыта, не так легко понять. Универсальность не обязательно должна быть однородным, единообразным и стандартизированным доминированием одной господствующей культурной модели, которая в итоге потеряет цветистость многогранника и будет лишь отталкивать. Это искушение мы видим еще в древнем повествовании о Вавилонской башне: строительство одной башни, которая достигала бы небес, не отражало единства между различными народами, способными общаться в свете собственных различий. Напротив, то была безумная, порожденная человеческой гордыней и честолюбием попытка создать общность, отличную о той, которой желал Бог в замысле Его провидения о народах (ср.: Быт 11, 1-9).
145. Мнимый универсализм может порождаться пустой поверхностностью взглядов тех, кто не сумел постичь суть своей родины или носит в себе неутоленную обиду на собственный народ. В любом случае, «нужно всегда расширять свой кругозор, чтобы распознать наибольшее благо, которое послужит на пользу всем нам. Однако, необходимо делать это, не убегая и не выкорчевывая корни. Наоборот, их следует как можно глубже запускать в плодородную почву и историю своей земли, помня, что она есть дар Божий. Делать малое, работать с тем, что под рукой, но в более широкой перспективе… Это не глобальная сфера, которая уничтожает, и не изолированная обособленность, которая лишает плодовитости»,[125] а многогранник, каждая грань которого ценна, но «целое больше, чем части, и даже больше, чем их простая сумма».[126]
146. Существуют местнические виды нарциссизма, чуждые здравой любви к своему народу и культуре. За ними скрыта узость мышления, которая из определенной неуверенности в себе и ксенофобии предпочитает обмуровываться стенами, чтобы защитить себя. Однако, нельзя быть «местными» в здоровом понимании этого слова, не будучи от всего сердца искренне открытыми на универсальное, оставаясь безразличными к происходящему в других местах, не желая черпать из богатств иных культур и не солидаризируясь с драмами прочих народов. Такое местничество одержимо парочкой идей, привычек и гарантий, неспособно восхищаться многогранным потенциалом и красотой мира вокруг и лишено духа искренней и великодушной солидарности. В итоге местная жизнь перестает быть восприимчивой, не дополняется другими и потому оказывается в рамках одних лишь собственных возможностей развития, застаивается и заболевает. В действительности любая здравая культура по самой своей природе открыта и гостеприимна, так что можно сказать, что «культура, лишенная универсальных ценностей – это не настоящая культура».[127]
147. Можно заметить, что, чем меньше у кого-то широты ума и сердца, тем хуже он понимает окружающий мир. Без взаимодействия и столкновения с посторонним трудно достичь ясного и полного познания самих себя и своей родины, поскольку другие культуры – это не враги, от которых нужно защищаться, а иные отражения неисчерпаемого богатства человеческой жизни. Глядя на себя с точки зрения другого, который отличается от меня, я могу лучше осознать особенности собственной личности и моей культуры: их сокровища, возможности и границы. Локальный опыт должен развиваться «в сопоставлении» и «в созвучии» с опытом других, живущих в ином культурном контексте.[128]
148. На самом деле, здоровая открытость никогда не противоречит идентичности. Ведь, обогащаясь чужеродными элементами, живая культура не копирует и не просто повторяет их, а интегрирует все новое по-своему. В результате рождается новый синтез, который, в конечном счете, приносит пользу всем, поскольку подпитывает и саму исходную культуру. Вот почему я всегда призывал коренные народы не забывать свои истоки и сохранять культуру предков. Однако, мне хотелось бы подчеркнуть, что у меня не было «намерения предлагать совершенно замкнутое, внеисторическое, статичное туземство, которое сторонилось бы любой формы смешения», поскольку «культурная самотождественность углубляется и обогащается в диалоге с другими реальностями, а изоляция не сохраняет ее, а обедняет».[129] Мир растет и наполняется новой красой благодаря непрерывному синтезу открытых культур без всякого культурного навязывания.
149. Для здорового баланса между любовью к родине и искренним чувством принадлежности ко всему человечеству нельзя забывать, что мировое сообщество – не простая сумма разных стран, а скорее само общение между ними и их взаимное проникновение, которое предшествует возникновению отдельных групп. Каждая человеческая группа включается в такое переплетение универсального общения и в нем обретает свою красоту. Итак, любой человек, родившись в каком-то определенном контексте, способен принадлежать к большей человеческой семье, без которой нельзя до конца понять себя.
150. Такой подход, в конечно счете, требует радостного осознания того, что ни один народ, культура или человек не может добиться всего в одиночку. Другие сущностно необходимы для полноценной жизни. Осознание собственной ограниченности и неполноты, которые никак нельзя считать угрозой, становится ключом к реализации общей мечты и замыслов. Ведь «человек – это ограниченное существо, у которого нет границ».[130]
151. Благодаря взаимному обмену между регионами, в рамках которого беднейшие страны открываются остальному миру, универсальность не обязательно должна стирать своеобразие. Адекватная и подлинная открытость миру предполагает способность открыться соседу в рамках семьи народов. Культурная, экономическая и политическая интеграция с окружающими народами должна сопровождаться воспитательным процессом, раскрывающим ценность любви к ближнему, что является первым необходимым шагом к здоровой всеобщей интеграции.
152. В некоторых рабочих кварталах до сих пор жив дух «добрососедства», когда каждый считает своим естественным долгом участие и помощь соседу. Там, где все еще чтут подобные общинные ценности, типичны близкие отношения, проникнутые бескорыстием, солидарностью и взаимностью, которые вдохновляются чувством «мы» жителей квартала.[131] Желательно, чтобы такие же отношения связывали и соседние страны, дабы они могли добиться сердечной близости между их народами! Но дух индивидуализма влияет и на межгосударственные отношения. Вредное стремление оградиться друг от друга, воспринимая окружающих как конкурентов или опасных недругов, сказывается и на контактах между народами, живущими в одном регионе. Пожалуй, мы впитали этот страх и недоверие с молоком матери.
153. Мощные державы и крупные компании извлекают выгоду из такой изоляции, предпочитая вести дела с каждой страной отдельно. С другой стороны, у маленьких или бедных государств есть возможность заключать региональные соглашения с соседями, что позволяет им вести переговоры единым блоком и тем самым избежать собственного превращения в маргинальные сегменты великих держав. Сегодня изолированное государство просто неспособно обеспечить общее благо собственного населения.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ЛУЧШАЯ ПОЛИТИКА
154. Чтобы могло развиваться мировое сообщество, способное созидать братство народов и наций, живущих в духе социальной дружбы, необходима лучшая политика, поставленная на служение подлинному общему благу. К сожалению, политика сегодня, напротив, зачастую принимает такие формы, которые ставят препоны на пути к другому миру.
155. Пренебрежение слабыми может выражаться в популизме, когда их демагогически используют в собственных целях, или же прикрываться либеральными идеями, служащими экономическим интересам сильнейших. Обе эти тенденции не позволяют надеяться на открытый мир, где есть место для всех, который включает в себя слабейших и уважает разные культуры.
156. В последние годы слово «популизм» или «популист» заполонило собой СМИ и язык вообще. В результате оно утратило свое значение, которым могло обладать, и стало одной из полярностей разделенного общества. Дошло до того, что предпринимаются попытки классифицировать всех людей, группы, общества и правительства по двум категориям: как «популистские» или «не популистские». Уже нельзя сказать что-то по какой бы то ни было теме без того, чтобы это высказывание не пытались приписать к одной из этих полярностей, несправедливо дискредитируя его или чрезмерно его восхваляя.
157. У желания превратить популизм в ключ к пониманию социальной реальности есть еще одно слабое место: он отрицает легитимность понятия «народ». Любая попытка удалить из языка данную категорию может привести к уничтожению самой концепции «демократии» как «народовластия». Таким образом, если мы утверждаем, что общество есть нечто большее, чем простая совокупность индивидов, то необходимо понятие «народ». Нельзя отрицать, что существуют такие социальные явления, которые формируются большинством, что есть глобальные тенденции и устремления групп. Но за всеми различиями есть также и общие цели, направленные на реализацию солидарного замысла. Наконец, очень трудно осуществить долгосрочный проект, если он не станет коллективной мечтой. Все это находит свое выражение в существительном «народ» и в прилагательном «народный». Без этих понятий и серьезной критики демагогии мы отречемся от фундаментального аспекта социальной реальности.
158. Действительно, здесь возникло одно недоразумение. «Народ – не логическая и не мистическая категория, если под таковой мы подразумеваем, что все совершаемое народом хорошо или что народ – это категория ангельская. Нет. Это мифическая категория… Когда нужно объяснить, что такое народ, используются логические категории, потому что нужно как-то объяснить: они, несомненно, необходимы. Но они не объясняют смысл принадлежности к народу. В слове “народ” скрыто нечто большее, что нельзя объяснить логически. Быть частью народа – значит быть частью общей идентичности, создаваемой социальными и культурными связями. И это не работает автоматически. Более того, это медленный и трудный процесс… реализации общего проекта».[132]
159. Есть народные лидеры, способные понять чувства народа, его культурную динамику и великие тенденции общества. Объединяя и направляя, они могут создать базу для долгосрочных проектов изменения и развития, что предполагает также умение уступать место другим в стремлении к общему благу. Но эти их лидерские качества могут выродиться в нездоровый популизм, когда выливаются в возможность одного получить согласие на политическую инструментализацию культуры народа, каким бы идеологическим знаменем она не прикрывалась, ради достижения собственных целей и удержания власти. В других случаях они ищут популярности, апеллируя к самым низменным и эгоистичным наклонностям определенных слоев населения. Все это усугубляется, когда приобретает грубые или, напротив, тонкие формы узурпации общественных институтов и права.
160. Закрытые популистские группы искажают смысл понятия «народ», поскольку, в действительности, не имеют в виду реальный народ. Ведь «народ» – это открытая категория. Живой и динамичный народ, у которого есть будущее, постоянно открыт на новые синтезы, вбирая в себя иное. Он делает это, не отрицая свою идентичность, а скорее сохраняя открытость на движение и сомнение, расширение, обогащение другими, а значит и эволюцию.
161. Еще одним признаком вырождения государственной власти является стремление к немедленной выгоде. На потребности населения она отвечает лишь ради голосов и поддержки, не прилагая серьезных усилий к тому, чтобы дать людям ресурсы, необходимые для их развития, для того, чтобы они сами могли обеспечить себе пропитание собственным трудом и креативностью. Именно это имел я в виду, когда однозначно сказал, что «далек от того, чтобы поддерживать безответственный популизм».[133] С одной стороны, устранение неравенства требует развития экономики, который поможет раскрыть потенциал каждого региона и гарантировать тем самым стабильное равенство.[134] С другой, «социальную помощь в ответ на неотложные нужды следует рассматривать только как меру временную».[135]
162. Очень важная тема – работа. Поистине народная мера, служащая во благо народа, состоит в том, чтобы всем обеспечить возможность взрастить семена, посеянные Богом в каждом из нас: наши способности, инициативы и силы. Вот лучшая помощь бедному, самый прямой путь к достойной жизни. Поэтому я настаиваю на том, что «денежная помощь бедным всегда должна быть лишь временной мерой, отвечающей на неотложные потребности. Истинная цель всегда должна состоять в том, чтобы позволить им поддерживать достойную жизнь своим трудом».[136] Как бы ни менялись системы производства, политика не должна отказываться от стремления к такой организации общества, которая предоставляла бы каждому возможность внести свой вклад своими талантами и усилиями. Ведь «нет худшей бедности, чем та, что лишает работы и достоинства труда».[137] В подлинно развитом обществе работа является неотъемлемым аспектом общественной жизни, так как позволяет не только обеспечить себя пропитанием, но и добиться личностного роста, наладить здоровые отношения, выразить себя, обмениваться дарами, почувствовать общую ответственность за улучшение мира и, в конечном итоге, быть народом.
163. Категория народа, от которой неотделимо позитивное восприятие общественных и культурных связей, обычно отвергается либеральными индивидуалистскими концепциями, рассматривающими общество как простую сумму сосуществующих интересов. Они говорят об уважении к свободе, но вне всякого общинного нарратива. В определенных контекстах часто можно услышать обвинения в популизме в адрес всех, кто отстаивает права слабейших членов общества. Для сторонников подобных концепций категория народа – это мифологизация того, чего в реальности не существует. Однако, именно здесь создается ненужное противопоставление, так как ни категорию народа, ни категорию ближнего нельзя считать чисто мифическими или романтическими, которые можно было бы исключить или игнорировать в общественном устройстве, науке и гражданских институтах.[138]
164. Любовь объединяет оба эти измерения: и мифическое, и институциональное, потому что предполагает подлинный процесс преображения истории, затрагивающий все: институции, право, технологии, опыт, профессиональный вклад, научный анализ, административные процедуры и т.д. Так как «частная жизнь существует лишь постольку, поскольку ее защищает общественный порядок. Горячий домашний очаг дает чувство близости, так как его охраняет законность – покой, опирающийся на закон и силу при наличии минимального благополучия, обеспеченного разделением труда, товарообменом, социальной справедливостью и политическим гражданством».[139]
165. Подлинная любовь способна объять все это в своем самозабвении и должна выражаться в личном общении. Она может также коснуться далеких и даже забытых братьев и сестер благодаря разным ресурсам, которые способны давать институты организованного, свободного и креативного общества. В конкретной ситуации даже доброму самаритянину потребовалась гостиница, позволившая ему решить ту проблему, которую он один тогда решить не смог бы. Любовь к ближнему реалистична и не уничтожает ничего, что необходимо для преображения истории, нацеленного на благо самых последних. С других позиций выступают левые идеологии и социальные учения, продвигающие индивидуализм и неэффективные процедуры, служащие интересам некоторых, в то время как множество отвергнутых предоставлено доброй воле немногих. Из вышесказанного следует, что нужно не только углублять дух братства, но и эффективнее организовать мировое сообщество, чтобы помочь в решении неотложных проблем тех, кого бросили страдать и умирать в бедных странах. А это, в свою очередь, предполагает, что нет единственно возможного решения, нет единственно приемлемой методологии, единственного рецепта экономики, одинаково применимого ко всем. Даже самая строгая наука может предложить совершенно разные сценарии.
166. Но все это не слишком нам поможет, если мы утратим способность видеть необходимость перемен в сердцах, привычках и образе жизни. А так бывает, когда политическая пропаганда, СМИ и лидеры общественного мнения упорно продвигают индивидуалистскую культуру, наивно подчиняющуюся необузданным экономическим интересам и общественным организациям, которые служат тем, кто и так обладает слишком большой властью. Критикуя технократическую парадигму, я вовсе не имел в виду, что просто стараясь ограничивать ее издержки, мы будем в безопасности, так как главная угроза не в вещах, материальных реалиях или организациях, а в том, как люди их используют. Проблема в слабости человека, в неизменной человеческой склонности к эгоизму как составляющей того, что христианская традиция называет «вожделением», т.е. склонности нашего естества закрываться в имманентности своего «я», собственной группы, своих мелких интересов. Вожделение – это недостаток не только нашего времени. Оно существует с тех самых пор, как человек стал человеком, и просто изменяется, принимает различные формы с течением веков, используя те средства, которые ему предоставляет конкретный исторический момент. Но с вожделением можно совладать с помощью Божьей.
167. Воспитательная работа, выработка солидарных навыков, цельный взгляд на человеческую жизнь, духовная глубина – вот реальности, необходимые для того, чтобы повысить качество человеческих взаимоотношений настолько, дабы само общество реагировало на собственную несправедливость, отклонения и злоупотребления экономической, технологической, политической и медийной мощью. Некоторые либеральные течения игнорируют фактор человеческой слабости, рисуя себе мир, отвечающий определенному порядку, который сам собою обеспечит будущее и решит все проблемы.
168. Рынок сам по себе не решит всего, как бы ни старались убедить нас в этой догме неолиберальной веры. Эта скудная и назойливая мысль все время предлагает одни и те же рецепты в ответ на любой вызов. Неолиберализм лишь воспроизводит сам себя таким, каков он есть, прибегая, хотя и не называя их при этом, к магическим теориям «перелива» или «просачивания» как к единственно верному пути решения социальных проблем. При этом упускается из виду, что предполагаемый перелив не устраняет неравенства, которое порождает все новые формы насилия, угрожающие социальной ткани. С одной стороны, необходима активная экономическая политика, нацеленная на «развитие экономики, которая способствовала бы диверсификации производства и предпринимательской креативности»,[140] что позволит увеличивать число рабочих мест, а не сокращать их. Продолжают сеять гибель финансовые спекуляции, главная цель которых – легкий заработок. С другой стороны, «без внутренних форм солидарности и взаимного доверия рынок не может в полной мере исполнять свою экономическую роль. И сегодня недостает именно этого доверия».[141] Предназначение истории было иным, так что догматические рецепты господствующей экономической теории оказались не такими уж непогрешимыми. Слабость мировых систем перед лицом пандемии продемонстрировала, что свобода рынка решает далеко не все, и наряду с восстановлением здоровой политической жизни, не подчиненной финансовой диктатуре, «мы должны вновь поставить в центр достоинство человека и на этом столпе строить необходимые нам альтернативные социальные структуры».[142]
169. Некоторые ограниченные и однобокие концепции экономики, похоже, не оставляют места для народных движений, объединяющих, например, безработных, временно и неофициально трудоустроенных, а также множество других, которым нелегко вливаться в уже существующие русла. В действительности же, они создают различные формы народной экономики и общинного производства. Необходимы такие модели участия в общественно-политической и экономической жизни, «которые включали бы в себя народные движения и вдохновляли местные, национальные и международные власти тем потоком нравственной энергии, который порождается вовлечением отверженных в созидание общего будущего». В то же время нужно добиваться, «чтобы эти движения, эти практики солидарности, растущие снизу, от недр земли, сливались в едином устремлении, лучше координировали свои усилия и сотрудничали друг с другом».[143] При этом, однако, не должен искажаться их характерный стиль, так как они – «сеятели перемен, двигатели единого процесса, состоящего из миллионов больших и малых акций, творчески переплетающихся друг с другом, как слова в стихотворении».[144] В этом смысле данные движения – это «социальные поэты», которые работают, предлагают, движут и освобождают своим особым образом. Они создают условия для всестороннего развития человека, которое требует выйти из рамок «такой концепции социальной политики, которое описывает ее как политику для бедных, но никак не с бедными, никак не бедных и тем более не как политику, являющуюся частью единого проекта объединения народов».[145] Даже если эти движения беспокоят, даже если некоторые «мыслители» не знают, как их классифицировать, мы все же должны найти в себе мужество признать, что без них «демократия атрофируется, превращается в пустой звук, формальность, теряет свою представительность, теряет плоть, потому что оставляет за бортом народ с его повседневной борьбой за свое достоинство, за будущее».[146]
170. Позволю себе еще раз повторить, что «финансовый кризис 2007-2008 гг. давал нам шанс для построения новой экономики, более внимательной к этическим принципам, а также для внедрения нового регламентаций для финансовых спекуляций и виртуальных капиталов. Однако, реакции, которая привела бы к переосмыслению устаревших критериев, продолжающих править миром, не последовало».[147] Более того, все выглядит скорее так, что реальные стратегии, запущенные в последнее время в мире, стремятся к еще большему индивидуализму, меньшей интеграции и расширению свободы для поистине сильных мира сего, которые и так всегда выходят сухими из воды.
171. Мне хотелось бы еще раз подчеркнуть тот факт, что «давать каждому свое, согласно классическому определению справедливости, означает, что ни один человек и ни одна группа не могут мнить себя всемогущими, имеющими право попирать достоинство и права других отдельных индивидов или целых социальных групп. Фактическое распределение силы – политической, экономической, военной и технологической – между множеством субъектов и создание правовой системы для регламентации притязаний и интересов позволяют ограничить силу. Однако, глядя на картину сегодняшнего мира, мы видим множество мнимых прав и в то же время обширные незащищенные сектора, а точнее жертвы злоупотребления силой».[148]
172. Текущий XXI в. «стал свидетелем ослабления мощи национальных государств, прежде всего, вследствие все растущего доминирования транснациональных экономико-финансовых интересов над политикой. В таких условиях становится необходимым развивать более мощные и эффективно организованные международные институты с органами власти, которые нелицеприятно назначались бы на основании соглашений между национальными правительствами и наделялись санкционирующими полномочиями».[149] Когда мы говорим о некоей возможной форме регламентированной правом всемирной власти,[150] не обязательно имеется в виду власть персональная. Однако, следовало бы, как минимум, предусмотреть создание более эффективных всемирных организаций, наделенных необходимыми полномочиями для обеспечения глобального общего блага, искоренения голода и нищеты и для защиты фундаментальных прав человека.
173. В этой связи хотелось бы напомнить также о необходимости реформирования как «Организации объединенных наций, так и международной экономической и финансовой архитектуры, чтобы концепция семьи народов обрела конкретную форму».[151] Излишне говорить, что это требует четких юридических границ, которые позволят избежать присвоения власти некоторыми странами и предотвратить культурное навязывание или ограничение основных свобод слабейших наций из-за идеологических различий, поскольку «международное сообщество – это сообщество юридическое, зиждущееся на суверенности каждого государства-члена без каких бы то ни было уз подчинения, отменяющих или ограничивающих его независимость».[152] Однако, «задачу Организации объединенных наций, согласно положениям преамбулы и первых статей ее учредительного Устава, можно видеть в развитии и поддержании верховенства права, поскольку справедливость – это непременное условие реализации идеала всеобщего братства… Необходимо обеспечить неоспоримое верховенство права и постоянный доступ к переговорным площадкам, посредничеству и арбитражу, как это предлагает Устав Организации объединенных наций, являющийся подлинно фундаментальной правовой нормой».[153] Нужно предотвратить делегитимацию этой организации, так как ее проблемы и недостатки еще можно сообща осмыслить и преодолеть.
174. Необходимы смелость и самоотверженность, чтобы добровольно поставить перед собой общие цели и обеспечить повсеместное соблюдение определенных фундаментальных норм. Дабы это было действительно полезно, необходимо отстаивать «требование соблюдения принятых обязательств» (pacta sunt servanda)[154] во избежание «соблазна обращаться к праву силы, а не к силе права».[155] Это предполагает усиление «нормативных инструментов мирного урегулирования разногласий… путем расширения их охвата и укрепления их обязательности».[156] Среди подобных нормативных инструментов предпочтение следует отдавать многосторонним межгосударственным соглашениям, поскольку они в большей, нежели двусторонние, мере гарантируют обеспечение поистине универсального общего блага и защиту слабейших стран.
175. Благодарение Богу, множество объединений и организаций гражданской сферы помогают компенсировать слабости международного сообщества, нехватку координации в сложных ситуациях, недостаточное внимание к основополагающим человеческим правам и к критическому положению определенных групп. Так приобретает свое конкретное воплощение принцип субсидиарности, который гарантирует участие и действие общества и организаций низшего уровня, дополняющих деятельность государства. Эти организации зачастую прилагают похвальные усилия во имя общего блага, а некоторые их члены даже проявляют истинный героизм, демонстрируя, на какие прекрасные порывы все еще способно наше человечество.
176. Для многих сегодня «политика» – это бранное слово, и не стоит игнорировать того, что за таким отношением часто стоят ошибки, коррумпированность и непродуктивность некоторых политиков. Положение еще более усугубляется попытками дискредитировать политику, подменить ее экономикой либо подчинить какой-то идеологии. Но может ли наш мир обойтись без политики? Может ли он найти подлинный путь к всеобщему братству и социальному миру без здравой политики?[157]
177. Здесь мне хотелось бы вновь отметить, что «политика не должна подчиняться экономике, а она, в свою очередь, не должна подчиняться диктату и парадигме эффективности технократии».[158] Хотя нельзя мириться со злоупотреблением властью, коррупцией, неуважением к законам и отсутствием результатов, «невозможно обосновать экономику вне политики, потому что такая экономика будет не в состоянии предложить иную логику, способную справиться с различными аспектами нынешнего кризиса».[159] Напротив, «нам нужна политика, которая мыслила бы в широкой перспективе и развивала бы новый и целостный подход к различным аспектам кризиса, в том числе и в рамках междисциплинарного диалога».[160] Мне видится «здоровая политика, способная реформировать институции, скоординировать их и привить лучшие практики, которые позволят преодолеть порочное давление и инерцию».[161] Нет смысла ждать этого от экономики, и нельзя допустить, чтобы она присвоила себе реальную государственную власть.
178. При виде стольких форм мелочной политики, заботящейся только о сиюминутных интересах, напоминаю, что «политическое величие проявляется тогда, когда в трудные моменты действия диктуются великими принципами и заботой об общем благе в долгосрочной перспективе. Политической власти очень трудно признать этот долг в рамках внутринационального проекта»[162] и еще труднее в рамках общего проекта во благо всего человечества настоящего и будущего. Мысли о следующих поколениях не помогут выиграть выборы, но именно этого требует подлинная справедливость, потому что, как учат португальские епископы, земля – это «ссуда, которую получает каждое поколение, чтобы передать следующему».[163]
179. Мировое сообщество страдает от тяжелых структурных недостатков, которые нельзя просто затушевать и устранить скорыми временными мерами. Многое требует радикальной переустановки и существенных перемен. Лишь здоровая политика может правильно направлять этот процесс, вовлекая самые разные секторы и навыки. Тогда экономика, интегрированная в политический, социальный, культурный и народный проект, нацеленный на общее благо, сможет «раскрыть различные возможности, предполагающие не ограничение человеческой креативности и стремления к прогрессу, а скорее направляющие эту энергию в новое русло».[164]
180. Признание того, что все люди являются братьями и сестрами и стремление к социальной дружбе, охватывающей всех – это не какие-то утопии. Они требуют решимости и способности искать эффективные пути их воплощения в реальность. Любое усилие в этом направлении становится благородным выражением любви. Да, отдельный индивид может помогать нуждающимся, но, объединяясь с другими, чтобы запустить социальные процессы братства и справедливости для всех, он вступает в «область любви более широкой – политической любви».[165] Речь идет о созидании такого общественного и политического строя, душой которого была бы социальная любовь.[166] И вновь я призываю к переосмыслению политики, представляющей собой «высочайшее призвание, одну из самых драгоценных форм любви, поскольку служит общему благу».[167]
181. Все обязательства, вытекающие из социального учения Церкви, «диктуются любовью, к которой, по учению Иисуса, сводится весь закон (ср. Мф 22, 36-40)».[168] Это равнозначно признанию того, что «любовь, исполненная маленьких проявлений заботы друг о друге, имеет также гражданское и политическое измерение и проявляется во всех поступках, направленных на созидание лучшего мира».[169] Поэтому любовь выражается не только в близких и интимных отношениях, но и в «макроотношениях – социальных, экономических, политических».[170]
182. Такая политическая любовь предполагает зрелое общественное сознание, переступающее рамки любого индивидуалистского мышления: «Социальная любовь побуждает нас любить общее благо и действительно искать добра для всех людей не только как индивидов, но и как элемента объединяющего их социального измерения».[171] Каждый из нас в полной мере является личностью, если принадлежит к какому-то народу, и в то же время не может быть настоящего народа без уважения к каждой личности. «Народ» и «личность» – это соотносительные термины. Однако, сегодня предпринимаются попытки свести личность к изолированному индивиду, легко поддающемуся силам, преследующим неправомерные интересы. Добрая политика ищет способов созидать общество на разных уровнях социальной жизни, чтобы перебалансировать и перенаправить глобализацию во избежание ее разрушительных последствий.
183. Опираясь на «социальную любовь»,[172] можно продвигаться к цивилизации любви, призвание к которой способны почувствовать мы все. Любовь с ее универсальной динамикой способна построить новый мир,[173] потому что это не просто чувство, а скорее лучшее средство поиска эффективных способов развития каждого. Социальная любовь – это «сила, способная прокладывать новые пути решения проблем сегодняшнего мира и глубокого внутреннего обновления структур, общественных организаций и правовых норм».[174]
184. Любовь – это само сердце любого здорового и открытого общества. Но сегодня некоторые «с легкостью заявляют, что она не имеет особого значения для толкования и регулирования нравственной ответственности».[175] А ведь любовь – нечто намного большее, чем субъективная сентиментальность, если сопровождается преданностью истине, а потому не так легко становится «жертвой случайных эмоций и субъективных мнений».[176] Именно связь любви с истиной обеспечивает ее универсальность и не позволяет ей «ограничиться узкой сферой, лишенной всяких отношений».[177] Иначе «ей не было бы места в замыслах и процессах обеспечения универсального человеческого развития в диалоге между знанием и действием».[178] Без истины эмоции лишены своего межличностного и социального содержания. Поэтому открытость истине оберегает любовь от ложной веры, «чуждой человеческого и вселенского духа».[179]
185. Любовь нуждается в свете истины, которого мы непрестанно ищем, и «этот свет одновременно есть свет разума и веры»[180] вне всякого релятивизма. Это подразумевает также развитие наук и их незаменимый вклад в поиск конкретных и наиболее надежных путей достижения желанных результатов. Ведь, когда речь идет о благополучии других, недостаточно одних благих намерений, а нужно эффективно добиваться того, в чем нуждаются они и их народы.
186. Существует так называемая любовь «спонтанная», действие которой проистекает непосредственно из добродетели любви и направлено на отдельных людей и целые народы. Существует также любовь «предписанная», выражающаяся в делах любви, которые побуждают создавать более здоровые институты, более справедливые предписания и более солидарные структуры.[181] Отсюда следует, что «столь же необходимым деянием любви является усилие, направленное на организацию и структуризацию общества таким образом, чтобы ближним не приходилось оказаться в нищете».[182] Любовь состоит в том, чтобы быть рядом со страдающим, но любовь – это также все, что мы делаем, пусть и не вступая в прямой контакт со страдающим, для того, чтобы изменить социальные условия, заставляющие его страдать. Если кто-то помогает старику перейти реку, то это прекрасный акт любви. Политик же строит для него мост, и это тоже акт любви. Если один помогает другому, давая ему еду, то политик создает для этого человека рабочее место, реализуя высочайшую форму любви, которая облагораживает его политическую деятельность.
187. Такая любовь, будучи сутью духа политики, всегда предпочитает последних и стоит за любым делом, совершенным для их блага.[183] Лишь тот взгляд, горизонты которого преображены любовью, позволяет постичь достоинство других, признавать и ценить бедных в их безмерном достоинстве, уважать их своеобразие и культуру и тем самым по-настоящему интегрировать их в общество. Такой взгляд представляет собой сущность подлинного духа политики. Он видит открытые пути, и они идут иначе, чем пути бездушного прагматизма. Например, «на скандал бедности нельзя отвечать стратегиями сдерживания, которые лишь успокаивают бедных, превращая их в ручные и безобидные существа. Сколь грустно видеть, как якобы альтруистические акты ввергают другого в пассивное состояние».[184] Что действительно необходимо, так это создать различные каналы самовыражения и участия в обществе. Этой цели служит образование, позволяющее каждому стать творцом своего будущего. Здесь раскрывается ценность принципа субсидиарности, неотделимого от принципа солидарности.
188. Отсюда следует, что настоятельно необходимо найти противоядие от всего, что посягает на основополагающие права человека. Политики призваны «заботиться о слабых, будь то целые народы или отдельные индивиды. Забота же о слабых предполагает силу и нежность, предполагает борьбу и плодотворность в атмосфере функционалистской и приватистской социальной модели, неизбежно ведущей к “культуре отбраковки”… Это значит взять на себя ответственность за данного конкретного человека в его самом маргинальном и удручающем положении и суметь вернуть ему достоинство».[185] Тем самым, без сомнения, запустится активная деятельность, потому что «нужно делать все для защиты статуса и достоинства человеческой личности».[186] Политик – это созидатель, строитель с великими целями, с широким, реалистичным и прагматичным взглядом на мир, в том числе и за пределами его собственной страны. Более всего его должно беспокоить не падение рейтинга в опросах, а отсутствие эффективного ответа на «явление социальной и экономической изоляции с такими печальными последствиями, как торговля людьми, черный рынок человеческих органов и тканей, сексуальная эксплуатация детей, рабский труд, включая проституцию, бизнес на наркотиках и оружии, терроризм и международная организованная преступность. Масштаб этих явлений и число невинных жертв столь велики, что мы обязаны избегать любого искушения поддаться напыщенному номинализму, лишь успокаивающему нашу совесть. Мы должны позаботиться о том, чтобы наши институции по-настоящему эффективно противостояли всем этим бедствиям»,[187] что предполагает разумное использование огромных ресурсов, предоставляемых технологическим развитием.
189. Нам все еще далеко до глобализации даже самых основных прав человека. Именно поэтому мировая политика просто обязана сделать одной из своих первоочередных и неотложнейших задач реальное искоренение голода. Ведь «пока финансовые спекуляции определяют стоимость продовольствия, обращаясь с ним как с любым иным товаром, миллионы людей страдают и погибают от голода. И в то же время тонны пищи выбрасываются на помойку. Вот подлинный скандал! Голод – это преступление, а пропитание – неотъемлемое право».[188] Как часто, погружаясь в семантические или идеологические споры, мы позволяем нашим братьям и сестрам умирать от голода и жажды без крыши над головой и доступа к здравоохранению. Помимо неспособности удовлетворить такие базовые потребности, торговля людьми также должна внушать стыд человечеству, с которым международная политика не может более мириться. И это лишь самый элементарный минимум.
190. Политическая любовь выражается также в открытости каждому. Власть имущие должны первыми идти на самоотречение ради встречи и искать сближения хотя бы по некоторым вопросам. Им нужно умение выслушать другую точку зрения, чтобы нашлось пространство для любого. Своим самоотречением и терпением они могут способствовать созданию того прекрасного многогранника, в котором будет место всем. Простые экономические рассуждения здесь не работают. Требуется нечто большее: обмен дарами во имя общего блага. Пусть это кажется наивной утопией, но мы не можем отказаться от этой высочайшей цели.
191. Видя, как различные формы нетерпимого фундаментализма разрушают отношения между отдельными людьми, группами и целыми народами, мы должны стремиться своей жизнью и учением являть ценность уважения, открытую на различия любовь и приоритет достоинства каждого человека над любыми его взглядами, чувствами, поступками и даже его грехами. Пока нынешнее общество множит всевозможные виды фанатизма, замкнутую логику и социально-культурное дробление, хороший политик делает первый шаг и позволяет звучать разным голосам. Да, различия порождают конфликты, но однообразие удушает и ведет к культурному самоуничтожению. Не позволим же себе замкнуться в осколке этой реальности.
192. В этой связи мне хотелось бы напомнить нашу с великим имамом Ахмадом ат-Тайибом просьбу к «творцам международной политики и мировой экономики всерьез трудиться над насаждением культуры терпимости и мирного сосуществования, прилагая усилия к тому, чтобы как можно скорее прекратила литься невинная кровь».[189] Когда какая-то определенная политика сеет ненависть и страх в отношении других народов во имя блага собственной страны, нужно взять на себя труд и своевременно вмешаться, чтобы незамедлительно откорректировать курс.
193. Выполняя столь неутомимый труд, политик все же остается человеком. Он призван претворять в жизнь любовь и в своих повседневных межличностных отношениях. Как личность он должен понимать, что «современный мир со всем его техническим совершенством стремится все более рационализировать удовлетворение человеческих желаний, классифицируемых и подразделяемых по услугам. Все реже человека называют его именем собственным, все меньше это уникальное для мира бытие воспринимается как личность, у которой есть сердце, свои страдания, проблемы, радости и семья. Учитываются лишь его болезни, чтобы излечить их, его безденежье, чтобы дать денег, его потребность в крове, чтобы предоставить ему жилье, его желание отдыха и развлечений, чтобы организовать их». Однако, «любить самого незначительного из людей, как если бы в мире не было никого, кроме него, не значит попусту тратить время».[190]
194. Политика – это тоже пространство для нежной любви. «Что такое нежность? Это любовь, становящаяся близкой и конкретной. Это порыв, который исходит из сердца, достигая глаз, ушей и рук… Нежность – это путь, которым прошли самые смелые и сильные мужчины и женщины».[191] Среди политических будней «самые малые, самые слабые, самые бедные должны трогать наши сердца: у них есть “право” занимать нашу душу и сердце. Да, они наши братья и сестры, и мы должны любить и относиться к ним как к братьям и сестрам».[192]
195. Все это помогает нам понять, что не всегда главное – добиться больших результатов, что часто невозможно. Занимаясь политикой, мы должны помнить, что, «невзирая на внешность, каждый безмерно священен и заслуживает нашей симпатии и самоотдачи. Поэтому, если мне удалось помочь хотя бы одному человеку жить лучше, то этого уже достаточно, чтобы оправдать дар моей жизни. Прекрасно быть народом, верным Богу. И мы обретаем полноту лишь тогда, когда ломаем стены, и наши сердца наполняются лицами и именами!»[193] Великие цели из наших грез и стратегий достигаются только частично. И все же тот, кто любит и больше не рассматривает политику как просто способ достижения власти, «может иметь уверенность в том, что ни одно из его дел, совершенных с любовью, не будет напрасным, его искренняя забота о других не будет напрасной, ни один акт любви к Богу не будет напрасным, самопожертвование не будет напрасным, и мучительное терпение не будет напрасным. Все это растекается по миру как сила жизни».[194]
196. С другой стороны, великое благородство – смочь, надеясь на тайные силы семени добра, запустить процессы, плоды которых будут пожинать другие. Добрая политика сочетает любовь с надеждой, с верой в потенциал добра, живущего вопреки всему в человеческих сердцах. Поэтому «подлинная политическая жизнь, зиждущаяся на законе и на честном диалоге между субъектами, обновляется уверенностью в том, что каждая женщина, каждый мужчина и каждое поколение кроют в себе обетование, способное влить новую энергию в отношения, умы, культуру, духовность».[195]
197. С такой точки зрения политика – более благородное занятие, чем просто позерство, маркетинг и маски для СМИ, т.е. все то, что сеет только раздоры, вражду и безрадостный скепсис, лишая людей способности принять общий замысел. Думая о будущем, мы порою должны спрашивать себя: «Зачем? К чему я стремлюсь на самом деле?» Чтобы годы спустя, оглядываясь на прошлое, не задаваться только вопросами: «Сколько людей одобряло меня? Сколько за меня голосовало? Сколько позитивно меня воспринимало?» Пусть наши вопросы, хотя, возможно, и болезненные, звучат так: «Сколько любви я вложил в свой труд? Что я сделал для развития народа? Какой след оставил в жизни общества? Какие реальные связи я создал? Какие добрые силы я высвободил? Как много семян социального мира посеял? Какую пользу принес на вверенном мне посту?»
[1] «Увещевания», 6, 1: FF 155.
[2] Там же, 25: FF 175.
[3] Св. Франциск Ассизский, «Неутвержденное правило», 16, 3. 6: FF 42-43.
[4] Элой Леклерк (OFM), “Exilio y ternura”, изд. “Marova”, Мадрид, 1987 г., 205.
[5] «Документ о человеческом братстве ради мира во всем мире совместного сосуществования», Абу-Даби (4 февраля 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 4-5 февраля 2019 г., c. 6.
[6] Речь на Экуменической и межрелигиозной встрече с молодежью, Скопье, Северная Македония (7 мая 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 9 мая 2019 г., с. 9.
[7] Речь в Европейском парламенте, Страсбург (25 ноября 2014 г.), в: AAS 106 (2014), 996.
[8] Встреча с в властями, представителями гражданского общества и дипломатическим корпусом, Сантьяго (16 января 2018 г.), в: AAS 110 (2018), 256.
[9] Бенедикт XVI, окружное послание «Caritas in veritate» (29 июня 2009 г.), 19, в: AAS 101 (2009), 655.
[10] Постсинодальное апостольское увещевание «Christus vivit» (25 марта 2019 г.), 181.
[11] Кардинал Пауль Сильва Энрикес (SDB), проповедь на «Te Deum» в Сантьяго (18 сентября 1974 г.).
[12] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 57, в: AAS 107 (2015), 869.
[13] Речь перед дипломатическим корпусом при Святом Престоле (11 января 2016 г.), в: AAS 108 (2016), 120.
[14] Речь перед дипломатическим корпусом при Святом Престоле (13 января 2014 г.), в: AAS 106 (2014), 83-84.
[15] ср. Речь перед сотрудниками фонда «Centesimus annus pro Pontifice» (25 мая 2013 г.), в: “Insegnamenti”, I, 1 (2013), 238.
[16] ср. св. Павел VI, окружное послание «Populorum progressio» (26 марта 1967 г.), 14, в: AAS 59 (1967), 264.
[17] Бенедикт XVI, окружное послание «Caritas in veritate» (29 июня 2009 г.), 22, в: AAS 101 (2009), 657.
[18] Речь перед представителями властей, Тирана, Албания (21 сентября 2014 г.), в: AAS 106 (2014), 773.
[19] Послание к участникам международной конференции «Права человека в современном мире: достижения, упущения, отрицания» (10 декабря 2018 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 10-11 декабря 2018 г., с. 8.
[20] Апостольское увещевание «Evangelii gaudium» (24 ноября 2013 г.), 212: AAS 105 (2013), 1108.
[21] Послание к 48-ому Международному дню мира 1 января 2015 г. (8 декабря 2014 г.), 3-4, в: AAS 107 (2015), 69-71.
[22] Там же, 5, в: AAS (107 (2015), 72.
[23] Послание к 49-ому Международному дню мира 1 января 2016 г. (8 декабря 2015 г.), 2, в: AAS 108 (2016), 49.
[24] Послание к 53-ому Международному дню мира 1 января 2020 г. (8 декабря 2019 г.), 1, в: “L’Osservatore Romano”, 13 декабря 2019 г., c. 8.
[25] Речь на тему атомного оружия, Нагасаки, Япония (24 ноября 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 25-26 ноября 2019 г., с. 6.
[26] Речь перед преподавателями и студентами Миланского колледжа св. Карла (6 апреля 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 8-9 апреля 2019 г., с. 6.
[27] Документ о человеческом братстве ради мира во всем мире и общего сосуществования, Абу-Даби (4 февраля 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 4-5 февраля 2019 г., с. 6.
[28] Речь перед представителями мира культуры, Кальяри, Италия (22 сентября 2013 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 23-24 сентября 2013 г., с. 7.
[29] «Humana communitas». Послание президенту Папской академии за жизнь по случаю 25-ой годовщины ее учреждения (6 января 2019 г.), 2.6, в: “L’Osservatore Romano”, 16 января 2019 г., с. 6-7.
[30] Видеопослание к TED 2017 в Ванкувере (26 апреля 2017 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 27 апреля 2017 г., с. 7.
[31] Чрезвычайный момент молитвы во время эпидемии (27 марта 2020 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 29 марта 2020 г., с. 10.
[32] Проповедь на св. Мессе, Скопье, Северная Македония (7 мая 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 8 мая 2019 г., с. 12.
[33] см. «Энеида», I, 462: «Sunt lacrimae rerum et mentem mortalia tangunt» (лат.: «Слезы – в природе вещей и смертных трогают души»).
[34] M.T. Цицерон, «Об ораторе», II, 36: «Historia… magistra vitae» (лат.: «История… наставница жизни»).
[35] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 204, в: AAS 107 (2015), 928.
[36] Постсинодальное апостольское увещевание «Christus vivit» (25 марта 2019 г.), 91.
[37] Там же, 92.
[38] Там же, 93.
[39] Бенедикт XVI, Послание на 99-ый Всемирный день мигранта и беженца (12 октября 2012 г.), в: AAS 104 (2012), 908.
[40] Постсинодальное апостольское увещевание «Christus vivit» (25 марта 2019 г.), 92.
[41] ср. Послание на 106-ой Всемирный день мигранта и беженца 2020 (13 мая 2020 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 16 мая 2020 г., с. 8.
[42] Речь перед дипломатическим корпусом при Святом Престоле (11 января 2016 г.), в: AAS 108 (2016), 124.
[43] Речь перед дипломатическим корпусом при Святом Престоле (13 января 2014 г.), в: AAS 106 (2014), 84.
[44] Речь перед дипломатическим корпусом при Святом Престоле (11 января 2016 г.), в: AAS 108 (2016), 123.
[45] Послание на 105-ый Всемирный день мигранта и беженца (27 мая 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 27-28 мая 2019 г., с. 8.
[46] Постсинодальное апостольское увещевание «Christus vivit» (25 марта 2019 г.), 88.
[47] там же, 89.
[48] Апостольское увещевание «Gaudete et exsultate» (19 марта 2018 г.), 115.
[49] Из фильма «Папа Франциск – человек слова. Надежда – универсальная весть» Вима Ведерса (2018 г.).
[50] Речь к представителям властей, гражданского общества и дипломатического корпуса, Таллин, Эстония (25 сентября 2018 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 27 сентября 2018 г., с. 7.
[51] ср. Чрезвычайный момент для молитвы во время эпидемии (27 марта 2020 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 29 марта, с. 10; Послание к IV Всемирному дню бедных (13 июня 2020 г.), 6, в: “L’Osservatore Romano”, 14 июня 2020 г., с. 8.
[52] Приветственная речь к молодежи Культурного центра о. Феликса Варелы, Гавана, Куба (20 сентября 2015 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 21-22 сентября 2015 г., с. 6.
[53] II Ватиканский собор, пастырская конституция «Gaudium et spes», 1.
[54] св. Ириней Лионский, «Adversus haereses», II, 25, 2: PG 7/1, 798 и сл.
[55] «Talmud Bavli» («Вавилонский талмуд»), «Шаббат», 31a.
[56] Речь к помощникам благотворительной деятельности Церкви, Таллин, Эстония (25 сентября 2018 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 27 сентября 2018 г., c. 8.
[57] Видеопослание к участникам TED 2017 в Ванкувере (26 апреля 2017 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 27 апреля 2017 г., с. 7.
[58] «Проповедь на Евангелие от Матфея», 50, 3-4: PG 58, 508.
[59] Послание ко Встрече народных движений, Модесто, США (10 февраля 2017 г.), в: AAS 109 (2017), 291.
[60] Апостольское увещевание «Evangelii gaudium» (24 ноября 2013 г.), 235, в: AAS 105 (2013), 1115.
[61] Св. Иоанн Павел II, Обращение к инвалидам. «Ангел Господень» в Оснабрюке, Германия (16 ноября 1980 г.), в: „L’Osservatore Romano”, 19 ноября 1980 г., приложение, с. 13.
[62] II Ватиканский вселенский собор, пастырская конституция «Gaudium et spes», 24.
[63] Габриэль Марсель, «Du refus à l’invocation», изд. NRF, Париж, 1940 г., 50.
[64] «Ангел Господень» (10 ноября 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 11-12 ноября 2019 г., с. 8.
[65] ср. св. Фома Аквинский, «Scriptum super libros Sententiarum», III, Dist. 27, q. 1, a. 1, ad 4: «Dicitur amor extasim facere, et fervere, quia quod fervet extra se bullit, et exhalat».
[66] Кароль Войтыла, „Miłość i odpowiedzialność”, Краков, 1962 г., с. 114.
[67] Карл Ранер (SI), „Kleines Kirchenjahr. Ein Gang durch den Festkreis“, „Herder“, Фрейбург, 1981 г., 30.
[68] «Regula», 53, 15: «Pauperum et peregrinorum maxime susceptioni cura sollicite exhibeatur».
[69] ср. «Summa theologiae» II-II, q. 23, art. 7; св. Августин, «Contra Julianum», 4, 18: PL 44, 748: «Essi [gli avari] si astengono dai piaceri sia per l’avidità di accrescere il guadagno, sia per il timore di diminuirlo».
[70] «Secundum acceptionem divinam» («Commentaria in III librum Sententiarum Petri Lombardi», Dist. 27, a. 1, q. 1, concl. 4).
[71] Бенедикт XVI, окружное послание «Deus caritas est» (25 декабря 2005 г.), 15, в: AAS 98 (2006), 230.
[72] «Summa theologiae» II-II, q. 27, art. 2, resp.
[73] ср. там же, I-II, q. 26, a. 3, resp.
[74] там же, q. 110, a. 1, resp.
[75] Послание к 47-ому Всемирному дню мира 1 января 2014 г. (8 декабря 2013 г.), 1, в: AAS 106 (2014), 22.
[76] ср. «Ангел Господень» (29 декабря 2013 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 30-31 декабря 2013 г., с. 7; Обращение к дипломатическому корпусу, аккредитованному при Святом Престоле (12 января 2015 г.), в: AAS 107 (2015), 165.
[77] Послание на Всемирный день людей с ограниченными возможностями (3 декабря 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 4 декабря 2019 г., с. 7.
[78] Речь на Встрече с испанской общиной и прочими мигрантами на тему религиозной свободы (26 сентября 2015 г.), в: AAS 107 (2015), 1050-1051.
[79] Обращение к молодежи, Токио, Япония (25 ноября 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 25-26 ноября 2019 г., с. 10.
[80] Здесь меня вдохновляют мысли Поля Рикера, “Il socio ed il prossimo”, в: «Histoire et vérité», «Ed. du Seuil», Париж, 1967 г., 113-127.
[81] Апостольское увещевание «Evangelii gaudium» (24 ноября 2013 г.), 190, в: AAS 105 (2013), 1100.
[83] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 129, в: AAS 107 (2015), 899.
[84] Послание на встречу “Economy of Francesco” (1 мая 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 12 мая 2019 г., с. 8.
[85] Выступление перед Европейским парламентом, Страсбург (25 ноября 2014 г.), в: AAS 106 (2014), 997.
[86] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 229, в: AAS 107 (2015), 937.
[87] Послание к 49-ому Всемирному дню мира 1 января 2016 г. (8 декабря 2015 г.), 6, в: AAS 108 (2016), 57-58.
[88] Слово «солидный» лежит у этимологических корней термина «солидарность». Солидарность в своем этико-политическим значении, которая она приобрела за последние два столетия, дает основу для надежного и крепкого устройства общества.
[89] Проповедь на св. Мессе в Гаване, Куба (20 сентября 2015 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 21-22 сентября 2015 г., с. 8.
[90] Выступление перед участниками Всемирного съезда народных движений (28 октября 2014 г.), в: AAS 106 (2014 г.), 851-852.
[91] ср. св. Василий, Homilia 21. «Quod rebus mundanis adhaerendum non sit», 3. 5, в: PG 31, 545-549; «Regulae brevius tractatae», 92, в: PG 31, 1145-1148; св.. Петр Хрисолог, Sermo 123, в: PL 52, 536-540; св. Амвросий, «De Nabuthe», 27. 52, в: PL 14, 738 сл.; св. Августин, «In Iohannis Evangelium», 6, 25, в: PL 35, 1436 сл.
[92] «De Lazaro», II, 6, в: PG 48, 992D.
[93] «Regula pastoralis», III, 21, в: PL 77, 87.
[94] Окружное послание «Centesimus annus» (1 мая 1991 г.), в, 31: AAS 83 (1991), 831.
[95] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 93, в: AAS 107 (2015), 884.
[96] св. Иоанн Павел II, окружное послание «Laborem exercens» (14 сентября 1981 г.), 19, в: AAS 73 (1981), 626.
[97] ср. Папский совет справедливости и мира, «Компендий социального учения Церкви», 172.
[98] Окружное послание «Populorum progressio» (26 марта 1967 г.), 22, в: AAS 59 (1967), 268.
[99] св. Иоанн Павел II, окружное послание «Sollicitudo rei socialis» (30 декабря 1987 г.), 33, в: AAS 80 (1988), 557.
[100] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 95, в: AAS 107 (2015), 885.
[102] ср. св. Павел VI, окружное послание «Populorum progressio» (26 марта 1967 г.), 15, в: AAS 59 (1967), 265; Бенедикт XVI, окружное послание «Caritas in veritate» (29 июня giugno 2009 г.), 16, в: AAS 101 (2009), 652.
[103] ср. Lett. окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 93, в: AAS 107 (2015), 884-885; апостольское увещевание «Evangelii gaudium» (24 ноября 2013 г.), 189-190: AAS 105 (2013), 1099-1100.
[104] Конференция католических епископов Соединенных Штатов, “Open wide our Hearts: The enduring Call to Love. A Pastoral Letter against Racism” (ноябрь 2018 г.).
[105] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 51, в: AAS 107 (2015), 867.
[106] ср. Бенедикт XVI, окружное послание «Caritas in veritate» (29 июня 2009 г.), 6, в: AAS 101 (2009), 644.
[107] св. Иоанн Павел II, окружное послание «Centesimus annus» (1 мая 1991 г.), 35, в: AAS 83 (1991), 838.
[108] Речь на тему атомного оружия, Нагасаки, Япония (24 ноября 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 25-26 ноября 2019 г., с. 6.
[109] ср. Католические епископы Мексики и Соединенных Штатов, пастырское послание “Strangers no longer: together on the journey of hope” (январь 2003 г.).
[110] Общая аудиенция (3 апреля 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 4 апреля 2019 г., м. 8.
[111] ср. Послание к 104-ому Всемирному дню мигранта и беженца (14 января 2018 г.), в: AAS 109 (2017), 918-923).
[112] Документ о человеческом братстве ради мира во всем мире и совместного существования, Абу-Даби (4 февраля 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 4-5 февраля 2019 г., с. 7.
[113] Выступление перед дипломатическим корпусом, аккредитованным при Святом Престоле (11 января 2016 г.), в: AAS 108 (2016), 124.
[114] Там же: AAS 108 (2016), 122.
[115] Постсинодальное апостольское увещевание «Christus vivit» (25 марта 2019 г.), 93.
[116] Там же, 94.
[117] Обращение к властям, Сараево, Босния и Герцеговина (6 июня 2015 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 7 июня 2015 г., с. 7.
[118] “Latinoamérica. Conversaciones con Hernán Reyes Alcaide”, изд. “Planeta”, Буэнос-Айрес, 2017 г., 105.
[119] Документ о человеческом братстве ради мира во всем мире и совместного существования, Абу-Даби (4 февраля 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 4-5 февраля 2019 г., с. 7.
[120] Бенедикт XVI, окружное послание «Caritas in veritate» (29 июня 2009 г.), 67, в: AAS 101 (2009), 700.
[123] Папский совет справедливости и мира, «Компендий социального учения Церкви», 447.
[124] Апостольское увещевание «Evangelii gaudium» (24 ноября 2013 г.), 234, в: AAS 105 (2013), 1115.
[125] Там же, 235, в: AAS 105 (2013), 1115.
[126] Там же.
[127] Св. Иоанн Павел II, Выступление перед представителями аргентинских культурных кругов, Буэнос-Айрес, Аргентина (12 апреля 1987 г.), 4, в: “L’Osservatore Romano”, 14 апреля 1987 г., с. 7.
[128] ср. Выступление перед кардиналами (21 декабря 1984 г.), 4, в: AAS 76 (1984), 506.
[129] Апостольское увещевание “Querida Amazonia” (2 февраля 2020 г.), 37.
[130] Георг Зиммель, „Brücke und Tür. Essays des Philosophen zur Geschichte, Religion, Kunst und Gesellschaft“, „Köhler-Verlag“, Штутгарт, 1957 г., с. 6.
[131] ср. Хайме Ойос-Васкес (SI), “Lógica de las relaciones sociales. Reflexión ontológica”, в: “Revista Universitas Philosophica”, 15-16, декабрь 1990 – июнь 1991 гг., Богота, 95-106.
[132] Антонио Спадаро (SI), “Le orme di un pastore. Una conversazione con Papa Francesco”, в: Хорхе Марио Бергольо / Папа Франциск, “Nei tuoi occhi è la mia parola. Omelie e discorsi di Buenos Aires 1999-2013”, “Rizzoli”, Милан, 2016 г., XVI; ср. апостольское увещевание «Evangelii gaudium» (24 ноября 2013 г.), 220-221, в: AAS 105 (2013), 1110-1111.
[133] Апостольское увещевание «Evangelii gaudium» (24 ноября 2013 г.), 204, в: AAS 105 (2013), 1106.
[134] ср. там же: AAS 105 (2013), 1105-1106.
[135] Там же, 202, в: AAS 105 (2013), 1105.
[136] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 128, в: AAS 107 (2015), 898.
[137] Речь перед дипломатическим корпусом, аккредитованным при Святом Престоле (12 января 2015 г.), в: AAS (107) (2015), 165; ср. Выступление перед участниками Всемирного съезда народных движений (28 октября 2014 г.), в: AAS 106 (2014), 851-859.
[138] Нечто подобное можно сказать и о библейской категории «Царствия Божьего».
[139] Поль Рикер, «Histoire et vérité», издательство «Сей», Париж, 1967 г., 122.
[140] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 129, в: AAS 107 (2015), 899.
[141] Бенедикт XVI, окружное послание «Caritas in veritate» (29 июня 2009 г.), 35, в: AAS 101 (2009), 670.
[142] Выступление перед участниками Всемирного съезда народных движений (28 октября 2014 г.), в: AAS 106 (2014), 858.
[143] Там же.
[144] Выступление перед участниками Всемирного съезда народных движений (5 ноября 2016 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 7-8 ноября 2016 г., с. 4-5.
[145] Там же.
[146] Там же.
[147] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 189, в: AAS 107 (2015), 922.
[148] Выступление в Организации объединенных наций, Нью-Йорк (25 сентября 2015 г.), в: AAS 107 (2015), 1037.
[149] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 175, в: AAS 107 (2015), 916-917.
[150] ср. Бенедикт XVI, окружное послание «Caritas in veritate» (29 июня 2009 г.), 67, в: AAS 101 (2009), 700-701.
[151] Там же, в: AAS 101 (2009), 700.
[152] Папский совет справедливости и мира, «Компендий социального учения Церкви», 434.
[153] Выступление в Организации объединенных наций, Нью-Йорк, (25 сентября 2015 г.), в: AAS 107 (2015), 1037. 1041.
[154] Папский совет справедливости и мира, «Компендий социального учения Церкви», 437.
[155] Св. Иоанн Павел II, Послание на 37-ой Всемирный день мира 1 января 2004 г., 5, в: AAS 96 (2004), 117.
[156] Папский совет справедливости и мира, «Компендий социального учения Церкви», 439.
[157] ср. Социальная комиссия французского епископата, «Réhabiliter la politique» (17 февраля 1999 г.).
[158] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 189, в: AAS 107 (2015), 922.
[163] Португальская епископская конференция, пастырское послание «Responsabilidade solidária pelo bem comum» (15 сентября 2003 г.), 20; ср. окружное послание «Laudato si’», 159, в: AAS 107 (2015), 911.
[164] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 191, в: AAS 107 (2015), 923.
[165] Пий XI, Речь перед Итальянской католической университетской федерацией (18 декабря 1927 г.), в: “L’Osservatore Romano” (23 декабря 1927 г.), 3.
[166] ср. тот же, окружное послание «Quadragesimo anno» (15 мая 1931 г.), 88, в: AAS 23 (1931), 206-207.
[167] Апостольское увещевание «Evangelii gaudium» (24 ноября 2013 г.), 205, в: AAS 105 (2013), 1106.
[168] Бенедикт XVI, окружное послание «Caritas in veritate» (29 июня 2009 г.), 2, в: AAS 101 (2009), 642.
[169] Окружное послание «Laudato si’» (24 мая 2015 г.), 231, в: AAS 107 (2015), 937.
[170] Бенедикт XVI, окружное послание «Caritas in veritate» (29 июня 2009 г.), 2, в: AAS 101 (2009), 642.
[171] Папский совет справедливости и мира, «Компендий социального учения Церкви», 207.
[172] св. Иоанн Павел II, окружное послание «Redemptor hominis» (4 марта 1979 г.), 15, в: AAS 71 (1979), 288.
[173] ср. св. Павел VI, окружное послание «Populorum progressio» (26 марта 1967 г.), 44, в: AAS 59 (1967), 279.
[174] Папский совет справедливости и мира, «Компендий социального учения Церкви», 207.
[175] Бенедикт XVI, окружное послание «Caritas in veritate» (29 июня 2009 г.), 2, в: AAS 101 (2009), 642.
[178] Там же.
[181] Католическое нравственное учение, следуя наставлениям св. Фомы Аквинского, различает акт «спонтанный» и акт «веленый» (ср. «Summa theologiae», I-II, q. 8-17; Марселлино Зальба (SI), «Theologiae moralis summa. Theologia moralis fundamentalis. Tractatus de virtutibus theologicis», изд. BAC, Мадрид, 1952 г., т. 1, 69; Антонио Ройо Марин, “Teología de la Perfección cristiana”, изд. BAC, Мадрид, 1962 г., 192-196).
[182] Папский совет справедливости и мира, «Компендий социального учения Церкви», 208.
[183] ср. св. Иоанн Павел II, окружное послание «Sollicitudo rei socialis» (30 декабря 1987 г.), 42, в: AAS 80 (1988), 572-574; тот же, окружное послание «Centesimus annus» (1 мая 1991 г.), 11, в: AAS 83 (1991), 806-807.
[184] Речь перед участниками Всемирной встречи народных движений (28 октября 2014 г.), в: AAS 106 (2014), 852.
[185] Речь в Европейском парламенте, Страсбург (25 ноября 2014 г.), в: AAS 106 (2014), 999.
[186] Речь перед представителями правящего класса и дипломатическим корпусом, Банги, Центральноафриканская Республика (29 ноября 2015 г.), в: AAS 107 (2015), 1320.
[187] Речь в Организации объединенных наций, Нью-Йорк (25 сентября 2015 г.), в: AAS 107 (2015), 1039.
[188] Речь перед участниками Всемирной встречи народных движений (28 октября 2014 г.), в: AAS 106 (2014), 853.
[189] «Документ о братстве ради мира во всем мире и согласия», Абу-Даби (4 февраля 2019 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 4-5 февраля 2019 г., с. 6.
[190] Рене Вийом, «Frère de tous», «Les Éditions du Cerf», Париж, 1968 г., 12-13.
[191] Видеообращение к участникам TED 2017 в Ванкувере (26 апреля 2017 г.), в: “L’Osservatore Romano”, 27 апреля 2017 г., с. 7.
[192] Общая аудиенция (18 февраля 2015 г.), в: “L’Osservatore Romano” 19 февраля 2015 г., с. 8.
[193] Апостольское увещевание «Evangelii gaudium» (24 ноября 2013 г.), 274, в: AAS 105 (2013), 1130.
[194] Там же, 279, в: AAS 105 (2013), 1132.
[195] Послание к 52-ому Всемирному дню мира, 1 января 2019 г., (8 декабря 2018 г.), 5, в: “L’Osservatore Romano”, 19 декабря 2018 г., с. 8.
