О действительности крещения

Подробности

Категория: Таинства

Опубликовано 15.09.2020 12:58

Просмотров: 2009

За последнее время Конгрегация по делам вероучения рассмотрела несколько случаев совершения таинства крещения, когда самовольно изменялась сакраментальная формула, установленная Церковью в богослужебных книгах.

В связи с этим данная дикастерия подготовила «Ответы на поставленные вопросы», сопроводив их соответствующей «Доктринальной нотой», в которой разъясняется их суть, чтобы напомнить учение о действительности таинств, связанной с установленной Церковью формой с употреблением утвержденных сакраментальных формул. Тем самым дикастерия желает прояснить вопрос ошибочных интерпретаций и практик и предложить четкие инструкции.

ОТВЕТЫ НА ПОСТАВЛЕННЫЕ ВОПРОСЫ

ВОПРОСЫ:

Первый: действительно ли крещение, уделенное с использованием формулы: «Мы крестим тебя во имя Отца, и Сына, и Святого Духа»?

Второй: тех, кому уделено крещение с использованием вышеприведенной формулы, нужно ли крестить в соответствии с абсолютной формой?

ОТВЕТЫ:

На первый вопрос: отрицательный.

На второй вопрос: утвердительный.

Верховный понтифик Франциск в ходе аудиенции, уделенной нижеподписавшемуся кардиналу префекту 8 июня 2020 г., утвердил эти ответы и повелел их обнародовать.

Из офиса Конгрегации по делам вероучения, 24 июня 2020 г., в торжество Рождества св. Иоанна Предтечи.

Луис Ф. кардинал Ладария (S.I.),

префект

✠ Джакомо Моранди,

титулярный архиепископ Черветерийский,

секретарь

* * *

ДОКТРИНАЛЬНАЯ НОТА
относительно изменения сакраментальной формулы крещения

В последнее время совершались обряды таинства крещения с использованием слов: «Именем папы и мамы, крестного и крестной, бабушек и дедушек, родных, друзей, именем общины мы крестим тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа». По всей видимости, такое самовольное изменение сакраментальной формулы производится с целью подчеркнуть общинное значение крещения, показать участие родных и всех присутствующих, а также избежать идеи концентрации сакральной силы в священнике в ущерб родителям и общине, которую якобы содержит формула, имеющаяся в «Rituale romanum».[1] Здесь мы снова сталкиваемся с сомнительной мотивацией пастырского порядка[2] – древнее искушение подменять формулу, преподанную нам Преданием, другими текстами, кажущимися более подходящими. В этой связи еще св. Фома Аквинский спрашивал себя, «utrum plures possint simul baptizare unum et eundem?» (лат.: «могут многие одновременно крестить одного и того же?»), и отвечал на этот вопрос отрицательно, так как подобная практика противоречила бы природе служителя.[3]

II Ватиканский собор говорит, что «когда кто-либо совершает крещение, то крестит Сам Христос».[4] Это утверждение конституции о священной литургии «Sacrosanctum concilium», вдохновленное словами св. Августина,[5] сосредотачивает совершение таинств вокруг присутствия Христа не только в том смысле, что Он наполняет их Своим virtus (лат.: «сила»), чтобы придать им эффективность, но, в первую очередь, указывая, что Господь есть главное действующее лицо происходящего события.

Ведь Церковь, совершая таинство, выступает в качестве Тела, действующего неотделимо от своей Главы, так как Сам Христос-Глава действует в церковном Теле, созданном Им же в пасхальной тайне.[6] Учение о божественном установлении таинств, торжественно утвержденное Тридентским собором,[7] находит свое естественное развитие и подлинное толкование в приведенном выше заявлении «Sacrosanctum concilium». Таким образом, два собора во взаимодополняющем созвучии заявляют об абсолютной неподвластности семи таинств действию Церкви. На самом деле, они как установленные Иисусом Христом вверены Церкви, чтобы она хранила их. Здесь становится очевидным, что, хотя Церковь учреждена Духом Святым, толкующим Слово Божье, и в определенной мере может устанавливать обряды, выражающие сакраментальную благодать, даруемую Христом, она не властна над основами собственного бытия: Словом Божьим и спасительным действием Христа.

Так становит понятно, как на протяжении веков Церковь тщательно хранила форму совершения Таинств, особенно элементы, засвидетельствованные Писанием и позволяющие распознать с абсолютной очевидностью деяние Христа в ритуальном действе Церкви. II Ватиканский собор также постановил, что никто, «даже священник, не может по собственному усмотрению что-либо добавлять к литургии, изымать из нее или изменять в ней».[8] Изменять по собственной инициативе богослужебную форму таинства – это не просто литургическое злоупотребление, нарушение позитивной нормы, а рана, нанесенная одновременно и церковному общению, и распознаваемости действия Христа, что в самых тяжких случаях лишает действительности само таинство, так как природа акта служения требует точной передачи полученного (ср. ин. 1 Кор 15, 3).

Ведь при совершении таинств субъектом является Церковь как Тело Христово вместе со своей Главой, и это Тело проявляется в конкретном собрании.[9] Однако, это собрание выполняет служебную, а не коллегиальную функцию, так как никакая группа не в силах сама себя соделать Церковью, но становится таковою в силу зова, который не может родиться изнутри самого собрания. Таким образом, служитель – это знак-присутствие Того, Кто собирает, и в то же время центр общения любого литургического собрания со всей Церковью. Иными словами, служитель – это внешнее знамение того, что Таинство не находится в нашем распоряжении, а принадлежит вселенской Церкви.

Именно в этом свете следует понимать заявление Тридентского собора о том, что служитель должен, по крайне мере, иметь намерение сделать то, что делает Церковь.[10] Намерение, однако, не может оставаться лишь внутренним, рискуя выродиться в субъективистские отклонения, но должно выражаться во внешнем акте, совершаемом с использованием материи и формы таинства. Данный акт не может не демонстрировать единство того, что служитель делает при совершении каждого отдельного таинства, с тем, что делает Церковь в единстве с действием Самого Христа: именно поэтому так важно, чтобы сакраментальное действо совершалось не от своего имени, но от лица Христа, действующего в Своей Церкви и во имя Церкви.

Таким образом, в конкретном случае таинства крещения по вышеизложенным соображениям христологической и экклесиологической природы служитель не только не уполномочен распоряжаться по собственному усмотрению сакраментальной формулой, но и не может также заявлять, что действует от имени родителей, крестных, родных или друзей, равно как и от имени общины, собравшейся на богослужение, так как священник действует как знак-присутствие действия Самого Христа, которое совершается посредством ритуала Церкви. Когда служитель говорит: «Я крещу тебя...», то произносит это не как чиновник, выполняющий вверенную ему функцию, но действует в качестве служителя как знак-присутствие Христа, действующего в Своем Теле, даруя Свою благодать и превращая данное конкретное собрание в литургическое проявление «подлинной природы истинной Церкви»,[11] так как «литургические действия суть не частные действия, но свершения Церкви, представляющей собою “таинство единства”, т.е. народ святой, собранный и руководимый епископами».[12]

Кроме того, изменять сакраментальную формулу значит не понимать саму природу церковного служения, которое всегда является служением Богу и Его народу, а не осуществлением власти, доходящим до манипуляции тем, что было вверено Церкви посредством акта, принадлежащего к Преданию. Поэтому в каждом служителе крещения должно твердо корениться не только сознание того, что он обязан действовать в церковном общении, но также убеждение, которое св. Августин приписывает Предтече, «постигшему, что во Христе есть свойство, благодаря которому, как много ни было бы святых или грешных служителей, которые будут крестить, святость крещения не должна приписываться никому, кроме Того, на Кого снизошел голубь и о Ком было сказано, что Он “есть крестящий Духом Святым” (Ин 1, 33)». Потому Августин поясняет: «Когда крестит Петр, крестит Христос; когда крестит Павел, крестит Христос; и когда крестит Иуда, крестит Христос».[13]