Начинающий с себя, обвиняющий других и самопознание

Еще древние мудрецы говорили, что познать себя самого значит достичь вершин мудрости. Но, если я буду вину за свои поступки и эмоции взваливать на кого-то или на что-то, то, к сожалению, ничего о себе не узнаю. Несчастен тот человек, который постоянно перекладывает ответственность на других людей, места или предметы: «ты выводишь меня из себя», «это место нагоняет скуку», «ваш тест меня напугал», «я чувствовал себя перед ним таким маленьким». Беда тому, кто обвиняет других и вновь и вновь повторяет заранее известные оправдания. Это классический механизм самозащиты, называющийся проекцией. Как только обвиняющий других «увязнет» в ней, он выпадет из реальности, лишится пространства для роста. Красота всего, что могло развиваться, тут же увядает, пока обвиняющий не превратится в того, кто начинает с себя. Рост начинается там, где кончаются обвинения.

Начинающий с себя задает только полезные вопросы: «Что со мной такое? Почему я повел себя именно так, почувствовал именно это?» Прошу, запомните, что начинающий с себя явно дурное поведение других не оправдывает и не объясняет. Он способен здраво увидеть, что поведение других прискорбно и даже деструктивно. Но он знает, что может изменить только себя. Можно стараться помочь провинившейся стороне, но начинающего с себя больше занимают собственные реакции. Когда кто-то подрежет его на дороге, он говорит себе более или менее следующее: «Зачем я без конца сигналю водителю, который меня подрезал? Чего это я так разнервничался и злобно смотрел на него у следующего светофора? Какая мысль, приступ или привычка вызвали такую реакцию? Может быть, этот водитель мне показался грубым и опасным человеком? Вдруг он спешит в больницу к больному ребенку? А если он сделал это безо всякой причины, то почему мне его не жаль?» Если мы будем задаваться такими вопросами, то, без сомнения, больше узнаем о самих себе.

Конечно, я не всегда до конца остаюсь тем, кто начинает с себя, я не всегда такой, каким мне хотелось бы быть. Как и многие другие, я также ищу убежища в обвинениях, в перекладывании ответственности за собственные реакции на других. Разрешите мне рассказать вам историю из собственной жизни, которая многому меня научила. Однажды после лекций двое моих студентов полушутя заявили мне: «А знаете, ведь некоторым вы кажетесь отъявленным лицемером?» Я чувствовал, как во мне закипает гнев, но к тому времени уже научился выражать его элегантней, чем простой вспышкой ярости. Я умею контролировать себя. С точностью хирурга, испытывающего скальпель, я спросил: «Правда? А что конкретно при этом имеют в виду?» Те стали протестовать и уверять, что они так не думают. Пытались уйти от разговора, но я продолжал настаивать. «Хорошо, но мне все-таки интересно, что значит "лицемер"». В конце концов, я вытянул из одного из них ответ, которого ждал: «Наверное, это значит, что вы не делаете то, что проповедуете».

Я напустил на себя смиренный вид и тут же признал вину: «В таком случае, я действительно лицемер. Мои идеалы для меня слишком высоки». Процитировал отрывок из св. Павла о «ином законе в членах моих» (Рим 7, 23) (мне самому смешно, когда я вспоминаю об этом). Но за спиной у меня уже было заготовлено оружие самого большого калибра. Шейлок радовался своему фунту мяса. «У слова "лицемер", дорогие друзья, есть еще одно значение: когда кто-то проповедует то, чего, нас самом деле, не думает. Такой вины за мной не водится. Я верю в то, что говорю. Просто, к сожалению, у меня не всегда получается делать это так хорошо, как хотелось бы». И с чувством большой неловкости мы разошлись.
Обвиняющий других (и я тоже часто бываю таким) на моем месте, наверное, подумал бы, что он отдает студентам всю свою жизнь, а они отвечают ему просто поразительной неблагодарностью. Возможно, впоследствии он злобно поквитался бы за неприятные слова с этими «безнадежными щенками». Произвел бы потоки желчи и чувствовал бы ярость и досаду, из-за которых у него поднялось бы давление. И все это глубже и глубже укоренялось бы в нем. И у меня было искушение повести себя так же.

К счастью для себя самого, я недолго был в роли обвиняющего других, а очень скоро превратился в того, кто начинает с себя. Ушел в свой кабинет, чтобы побыть наедине с собственными мыслями. «Почему я так разнервничался?» Я открыл истинный образ своего гнева, чтобы проникнуть в его суть. После двадцати минут самоанализа мне все стало ясно. Я разозлился, потому что я – лицемер во втором значении. Мне вспомнилось множество случаев, когда я настаивал на чем-то и сам сомневался при этом, что думаю так в действительности. Как-то раз, например, я произнес большую проповедь о смерти. «Чего все боятся? Смерть, где твоя победа? Смерть, где твое жало?» И вдруг посреди этого представления, достойного «Оскара», я почувствовал боль в груди. Желудок свело от страха, по спине пробежал холодок. И где-то глубоко внутри меня появилось смутное предчувствие: «Это инфаркт!» Но мой рот спокойно продолжал проповедовать.
Боль, конечно же, вскоре прошла. Но потом, когда никто меня не видел, я улыбнулся и сказал себе: «Между моим желудком и ртом всего полметра, но ничто их не связывает». И я сам над собой посмеялся: «Действительно, трудно в жизни следовать проповеди».
В памяти всплывали и другие подобные случаи. Но все-таки от этого разговора со студентами была вполне конкретная польза: я узнал, почему разозлился. Парни коснулись обнаженного нерва, и я раздвоился. Одна моя часть верит тому, чему я учу. А у другой есть сомнения. Потом я снова поговорил с теми молодыми людьми и, несмотря на их протесты, что, дескать, не нужно, извинился перед ними и все им объяснил. Я рассказал, почему разозлился и что узнал о себе. Они ответили: «Вот видите, как хорошо». А я согласился с ними.

Джон Пауэлл
Из: „Stesti začina uvnitř",
Продолжение следует