В некотором царстве, в некотором государстве жили-были Царь с Царицею. Добрыми людьми были они, за тридевять земель слава об их мудрости да трудолюбии ходила. Чуть свет – Царь уже за плугом ходит, скотину кормит, дрова колет, а Царица и того раньше – парит, жарит, хлеб печет, одежку прядет, полы метет.

И был у них дворец такой красоты, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Стены дворца все из хрусталя сделаны. Как выйдет красно солнышко на землю светить, как глянет на дворец, залюбуется своим отражением, и побегут блики солнечные по царству. А вокруг дворца лес могучий был, и росли в нем вековые дубы до небес. Птицы райские слетались гнезда себе вить в их кронах, а у корней древесных родники с живою водою лились, и всяк, кто умывался в них, сразу молодым обращался.

Жили Царь с Царицею душа в душу, сына одного родили да рано свет Божий оставили. Как наказывали они сыну своему, сыну единственному, заповедовали, чтобы добрым человеком был, Господа Бога боялся, с дурными людьми не ватажился, худых речей не слушал. Царевич обещал все исполнить. Умерли царь с царицею в один день, и остался Царевич молодой совсем один в огромном дворце. Скучно ему одному сделалось, да с хозяйством одному сладить трудно стало, затужил Царевич, закручинился.

Долго ли, коротко ли, постучал к Царевичу гость нежданный – здоровенный мужик, борода да пояса, Ленью представился.

Обрадовался Царевич гостю своему, хлебом-солью встретил, кровать пуховую расстелил. Три дня пировали они, пили-ели да ничего не делали. А на третий день хотел было Лень-мужик в путь отправляться, да Царевич взмолился:

- Не покидай меня! В моем дворце будет тебе житье привольное; пей, ешь и гуляй, сколько душенька твоя пожелает. Любо мне с тобою!

Не успел Царевич и глазом моргнуть, как Лень-мужик ему на шею залез, и пошло у него все хозяйство вкривь да вкось. Тяжело Царевичу сталось – ни сесть, ни встать с такою ношею. Год за день прошел, пять за пять промчались, только Царевич так с лежанки своей не вставал.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Приспело Царевичу время жениться, жену искать надобно, а ему страсть как неохота с места теплого вставать. А тут невеста и сама нашлась.

Пожаловала как-то в то царство бедная женщина, нашла Царевича, на шею ему бросилась. Глаза впалые, худая-прихудая, еле на ногах держится.

- Возьми меня, Царевич, в жены! Стану я женою твоею верною, везде с тобою буду, тебя не оставлю!

Ну, Царевич с Лень-мужиком потолковал, подумал, да делать нечего – другую искать неохота – закрыл глаза и женился на Бедности. И как пришла Бедность в дом Царевича, хрустальный дворец совсем черным сделался, деревья повяли, ручьи поиссохли, голод великий пришел во все царство. Не по нраву пришлась Бедность Царевичу, решил прогнать ее, а она, Бедненькая, верная ему – ни на шаг не отступит. Он ее за дверь, а Бедность в окно забирается, он ее в трубу, а она через щели пролезет и тут как тут. Так и жили они втроем – Царевич, Лень-Мужик и Бедность страшная, еле концы с концами сводили. И родила Бедность Царевичу двоих детей.

Младшая дочь Злостью звалась, оттого что уж больно скверного нрава была она. Зубы у нее большие, острые были, все норовила батьку своего укусить. Сильно удручала она родителя своего, почти до белой горячки довела. Как укусит его в бок, так он злее пса становится: на всех бранится, а то и с кулаками на Бедную жену свою бросается. Одно утешение было у Царевича, одна отрада – сын его старший. Этот сын во всем пособлял родителю своему. Только уж очень неспокойным детиной он был – и день, и ночь слезы лил горемычные, зато и прозвали его Унынием. А лицо у сына было горше лука. Как посмотрит Царевич на сына своего, так и завопят они вдвоем в два горла и начнут жалеть друг друга, причитать, на судьбу злую сетовать.

Так пристрастился Царевич с сыном своим да с Лень-мужиком к бутылке, все добро свое пустил поветру. Месяца не прошло, как он все спустил; даже дворец свой царю из соседнего царства заложил, а деньги в кабак снес. Пришел Царевич домой, а Уныний еще больше заохал, опять за свое принялся:

- Пойдем да пойдем в кабак!

- Нет, сынок! Воля твоя, а больше тащить нечего.

- Как нечего? А на что тебе венец золотой на голове? Все равно носить его уж теперь не пристало. Вот сними венец, его пропить и надобно.

- Эх, была – не была!

Пропил Царевич венец свой и думает: «Вот когда чист! Ни кола, ни двора, ни на себе, ни на жене!» А жить совсем невмоготу стало. Лень-мужик его совсем к земле приклонил, жена Бедная не кормит, дочь родная злит, зубы на него точит, а сын еще пуще тоску нагоняет. Вспомнил он времена свои былые, да пожалел, что родительский совет не держал, в дом людей случайных пустил, да и говорит Лень-Мужику:

- А ну, слезай с шеи моей, не желаю тебя больше на себе носить!

- Ты, хозяин мой, сам к себе меня позвал, так что быть мне при тебе до доски гробовой!

Рассердился Царевич на Лень-Мужика да как вскочит с лежанки своей, рукава засучил и давай за работу! Ни на шутку перепугался Лень-мужик, на шее царевичьей заохал:

- А ну, перестань Царевич себя изнурять так! Ты на лежанку воротись! Негоже так Царскому сыну трудиться!

А Царевич знай свое: дворец метет, деревья поливает, родники расчищает. Совсем дурно Лень-мужику сделалось, запутался он в бороде своей, да так и упал к ногам Царевича в обморок. Обрадовался Царевич, распрямился и ну гнать сожителя своего со двора.

- Чтобы и ноги твоей больше здесь не было! – кричит.

Так и ходит с тех пор Лень-Мужик по миру, скитается, в каждый дом стучит, хозяев себе новых ищет. А Царевич как во дворец свой вернулся, так и не узнал дома своего. Рассмеялся сын его, обрадовался приходу отчему, Добра дочь на шею отцовскую бросилась, обнимает царя, а на пороге жена его красивая встречает, вся в Достатке и щедрости. Заблистал дворец царский с новой силою, деревья воспрянули, и пруды живой воды разлилися. И зажил Царевич лучше прежнего.

Ксения Готовская