Когда ты теряешь чувства осязания или вкуса, то сразу замечаешь это. Но утрату чувств души ты можешь долго игнорировать, жить без осознания потери чуткости души. Это касается не только мыслей о Боге или религии. Угасание духовных чувств касается также сострадания и жалости, стыда и раскаяния, верности и преданности, любви и чести, ответственности за себя и боли за другого. Это интересно: бесчувственность не дает тебе понять сострадание, не дает тебе понять жалость, не дает тебе ощутить стыд или раскаяние за то, что ты поступил плохо. Это так: анестезированные духовные чувства перепутывают все, и человек не чувствует духовно такого. И старость становится, так сказать, первой гибелью, первой жертвой этой потери чувствительности. В обществе, где чувствительность проявляется, прежде всего, к наслаждению, не может не ослабнуть внимание к слабым и не возобладать состязание победителей. Так утрачивается чувствительность. И риторика инклюзии – это лишь ритуальные слова в любом политически корректном дискурсе. Но все эти слова сами по себе не обеспечивают реальной корректности в практике нормального сосуществования: они не создают культуры социальной любви. Нет: дух человеческого братства, на возрождении которого я настаиваю, стал чем-то вроде одежды, который повесили, чтобы ее любоваться, да… в музее. Теряется человеческая чуткость, теряются те порывы духа, которые делают нас людьми.

Да, в реальной жизни мы можем видеть с благодарностью так много молодых людей, способных по-настоящему чтить это братство. Но именно в этом и есть проблема: в пропасти, порочной пропасти между проявления этого жизненного сока социальной любви и конформизмом, который заставляет молодежь говорить на совсем другом языке. Что мы можем сделать, чтобы преодолеть эту пропасть?

В рассказе о Симеоне и Анне, а также из других библейских историй о старости, чувствительной к духу, скрыто указание на то, что оно заслуживает того, чтобы его выдвинули на первый план. В чем же конкретно состоит то откровение, которое зажигает чувствительность Симеона и Анны? Оно состоит в том, что они признали в чужом ребенке, которого они впервые видят, четкое знамение посещения Божьего. Они соглашаются быть не протагонистами, а лишь свидетелями. А когда человек соглашается на то, чтобы не быть протагонистом, а только свидетелем, все идет хорошо: этот мужчина или женщина хорошо взрослеют. Но, если он постоянно хочет быть протагонистом, то никогда не дозреет так до полноты старости. Посещение Бога не происходит в жизни тех, кто хочет быть протагонистом и ни в коем случае не свидетелем, не делает их спасителями: Бог воплощается не в их поколении, а в следующем. Они теряют дух, теряют желание жить зрело и, как говорится, живут поверхностно. Образовалось великое поколение поверхностных, которые не позволяют себе чувствовать чувствительностью духа. И почему же они не позволяют себе этого? Отчасти из лени, а отчасти потому, что уже просто не умеют: потеряли эту чувствительность. Ужасно, когда цивилизация теряет чувствительность духа. И, наоборот, прекрасно видеть таких стариков, как Симеон и Анна, которые сохраняют эту чувствительность духа и способны улавливать различные ситуации, как эти двое уловили эту ситуацию, в которой на их глазах явился Мессия. Никакой досады и жалоб на то, что я нахожусь в этом статичном состоянии. Зато очень волнительно и радостно, когда духовные чувства продолжают жить. Волнительно и радостно мочь увидеть и показать, что история их поколения не утрачена и не прожита зря именно благодаря событию, которое приобретает плоть и проявляется в следующем поколении. И именно это чувствует престарелый, когда внуки приходят поговорить с ним: они снова чувствуют жизнь в себе. «Ага, моя жизнь все еще продолжается». Так важно идти к старикам и слушать их. Так важно говорить с ними, потому что происходит этот обмен цивилизацией, этот обмен зрелостью между молодыми и старшими. И наша цивилизация зрело движется вперед.

Лишь одухотворенная старость может дать такое смиренное и сияющее свидетельство, которое может стать авторитетом и примером для всех. Старость, которая приобрела чувствительность души, гасит любую зависть между поколениями, любую досаду, любую жалобу, потому что Бог является новому поколение, которое приходит на смену моему. И в этом состоит то прекрасное, что происходит с открытым стариком и открытым молодым человеком: первый уходит из жизни, но передает ее новому поколению. Так ушли Симеон и Анна: «Теперь могу уйти с миром». Духовная чувствительность старости способна убедительно и окончательно победить конкуренцию и конфликт между поколениями. Эта чувствительность выше: старики с такой чувствительностью выше конфликта, заглядывают дальше, стремятся к единению, а не противостоянию. Это, конечно, невозможно для людей, но возможно для Бога. И сегодня нам так нужна эта чувствительность духа, зрелость духа, нам нужны мудрые, зрелые духом старцы, которые внушали бы надежду на жизнь!