Сын превратился в зрелого мужчину, вот Ему уже двадцать два, двадцать пять, двадцать восемь… Его ровесник Иоанн, сын Захарии и Елизаветы, будоражит Иудею и привлекает к себе в пустыню толпы людей. А с Ним все наоборот. С Ним, о Ком говорили такие великие вещи! Он все еще здесь: лишний раз и рта-то не откроет, ходит по домам и чинит окна и столы, ремонтирует крыши, носит дерево для заборов, чтобы прокормить Себя… Матерь наблюдает, размышляет и молчит. Сын, на первый взгляд, как будто и не готовится ни к какой особой миссии. Да и вообще, все больше кажется, что ничего уже не переменится. Он в точности такой, как все. Слова благовещения уже стираются из памяти, заглушаемые воплями реальной жизни. Столько лет прошло, а не исполнилось ничего, что Ему предрекали.
Иисусу уже двадцать пять, потом двадцать восемь, и у Марии не осталось уже ни единой щепки, за которую можно было бы ухватиться, чтобы верить в то, что тот, главный день ее жизни, в действительности был… Реальность громко убеждает ее в том, что она стала жертвой собственного самообмана. А она сама? Разве ей не было обещано, что все грядущие поколения будут называть ее блаженной? С чего бы вдруг?! К закату клонилось солнце ее жизни, которая ничем не отличалась от жизни ее соседок. Прошло много лет, и не произошло ничего особенного, и на горизонте не предвиделось никаких перемен. Распорядок ее дня был таким однообразным, таким бедным на сверхъестественное и таким приземленным: покормить кур, насобирать дров, наносить воды, перемолоть зерно, испечь хлеб… Удар за ударом жизнь разбивала все обетования и определенности. И что же делает матерь среди этого убийственного мрака? Она – бедная Ягве! И как таковая не может требовать гарантий, просить знамений, как Гедеон и Авраам, говоря: «Господи, помазавший меня, подай мне руку, воссияй, будь светом, жги, как огонь – мне нужно видеть и чувствовать Тебя!» Нет. С уст бедной Ягве не слетали жалобы и претензии. Слышалось одно «да будет».
Что делает Матерь, чтобы не поддаться? Евангелие говорит нам, что она внимательно наблюдала и вдумчиво размышляла над услышанными когда-то словами и последовавшими событиями, осмысливала их в своем сердце, взвешивала, сопоставляла… Следила за тем, чтобы эти звезды никогда не погасли на ее небе. А, что она делает, когда тьма проникает в ее сердце? Или когда ее душу охватывает мрак и неуверенность? Вспоминает! Воскрешает в своей памяти давние обетования и знамения милосердия, которые своим светом озаряют окружающую тьму и приносят успокоение. Благодаря этому ее вера смогла устоять в борьбе, длившейся все эти опасные три десятка лет. Чтобы не поддаться, не опустить рук, Матерь должна была набраться огромного множества здоровой, зрелой веры – веры чистой, зиждущейся на Самом Боге. Вся ее тайна сокрыта в этом: не сопротивляться, а отдать себя!
В этой самоотдаче рассеиваются сомнения, и рождается уверенность. Матерь ничего не могла изменить: ни место рождения Сына, ни рутину, поглощающую, казалось бы, все, ни молчание Бога. Так зачем же сопротивляться? Зачем задавать вопросы? Матерь тысячу и один раз отдалась в руки Бога, Который распорядился так, как распорядился, и именно благодаря этому устояла на ногах среди ночи.
То же происходит и в жизни тех, кто принял священническое рукоположение или принес монашеские обеты. В начале все кажется новым, все так будоражит… Но годы идут. Все новое тонет в рутине, поглощающей и захватывающей жизнь, дела, идеалы. Приходит усталость, энтузиазм угасает и сменяется докучливыми мыслями о том, что мы выбрали неправильный путь, что все усилия были напрасны. Скольких погубила эта рутина… В начале была эйфория: новизна, первый ребенок, само счастье. Текут годы. Панорама все та же, все те же лица, все те же мелкие проблемы, все те же маленькие кресты. Страшная рутина уже объявилась, начала пускать свои корни и всерьез угрожать браку. Сколько их – таких судеб! Говорят, что между сороковым и пятидесятым годами жизни человек убеждается в том, что его идеалы были всего лишь юношескими иллюзиями. Вещи, мир, сама жизнь теряют свою привлекательность и новизну. В сердце царит усталость, апатия, скука. Начинает казаться, что ничего не стоит усилий, что нет смысла за что-то бороться… Вера теряет полет, и верность оказывается под угрозой. Вот оно – ключевое слово: верность. В чем она состоит? Непрестанно сиять, как вечные звезды из пророчества Даниила. Когда все кажется нудным, продолжать сиять! Когда гаснет юношеский энтузиазм, не перестать сиять! Когда уже нет желания сражаться, и душой овладевает скепсис, без устали идти дальше и сиять, как вечные звезды!
Матерь была воплощением верности, т.е. отличалась стойкостью и упорством в вере! Конечно, и ей приходилось переживать моменты душевной пустыни. Но она не сдавалась. Не раз она оказывалась в кромешной тьме. И на нее обрушивались неожиданные удары. Но не теряла терпения, не отчаивалась и не боялась. Никогда не требовала доказательств достоверности, знамений, стимулов для того, чтобы идти. Она без оглядки отдавала себя: и в одном, и в другом случае, в тишине и тишине. И для нее небо было долгое время закрыто, и не раз ей казалось, что в мире царствует абсурд и случайность. Но вопреки всему она не дала увести себя от истинного пути, не сбавила темпа, а как бедная Ягве позволяла вести себя стезями молчания и темноты, будучи уверенна в том, что плывет по Божьему морю, и неустанно повторяя свое: «Да будет». Подобно Аврааму и другим людям веры, Матерь откладывала в сторону общепризнанные правила, представления о справедливости, догмы и аксиомы и со сложенными ладонями, опущенным взором и безусловным доверием отдавалась в руки своего Господа и Бога. В таком смирении и рождалась ее сила, которая дала основу для самоотречения. Из самоотречения родилась уверенность, которая была сильнее молчания и тьмы. И уверенность смогла преодолеть все: Назарет, Голгофу, Тайную вечерю, гроб. Ночь преобразилась в день. И Матерь превратилась в странницу веры.
И потому теперь она может сказать нам: «Я – путь странствия. Дети мои, следуйте за мной. Идите по тому же пути. Пройдите по моим следам. Блаженны средь ночи уверовавшие в зарю света.
