FRATELLI TUTTI - 6-8

• 

Подробности

Категория: Энциклики

Опубликовано 11.05.2022 13:50

Просмотров: 473

 

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ДИАЛОГ И СОЦИАЛЬНАЯ ДРУЖБА

198. Сближаться, выражать себя, слушать друг друга, смотреть друг на друга, узнавать друг друга, стараться понять друг друга, искать точки соприкосновения – все это содержится в слове «диалог». Если мы хотим встретиться и помочь друг другу, то должны вести диалог. Нет нужно объяснять, в чем его польза. Стоит только подумать, каким был бы наш мир без терпеливого диалога множества великодушных людей, объединявших семьи и общества. Упорный и смелый диалог не станет темой новостей, как разногласия и конфликты, но зато незаметно помогает миру жить лучше, причем намного эффективнее, чем мы можем себе представить.

 

Общественный диалог ради новой культуры

199. Некоторые пытаются укрыться от реальности, ища убежища в собственных мирках, а другие отвечают разрушительным насилием. Однако, «между эгоистичным безразличием и насильственным протестом всегда есть другой возможный путь – путь диалога. Диалог между поколениями, диалог внутри народа, так как мы все – народ, готовность отдавать и получать, сохраняя открытость истине. Страна развивается тогда, когда идет конструктивный диалог между различными ее культурными богатствами: народной культурой, академической культурой, молодежной культурой, художественной культурой и технологической культурой, экономической культурой, культурой семейной и медиакультурой».[1]

200. Диалог часто путают с чем-то совершенно другим: с лихорадочным обменом мнениями в социальных сетях, который зачастую направляется не всегда достоверной информацией СМИ. А ведь это всего лишь монологи, звучащие параллельно и, возможно, привлекающие какое-то внимание своим резким и агрессивным тоном. Но эти монологи не обязывают никого и ни к чему, а потому часто полны оппортунизма и противоречивый.

201. Распространение резонансных фактов и комментариев в СМИ в действительности часто закрывает путь для диалога, поскольку позволяет каждому бескомпромиссно и неумолимо держаться собственных идей, интересов и приоритетов, оправдываясь ошибками других. Господствует привычка сразу дискредитировать оппонента, присваивая ему унизительные прозвища вместо того, чтобы вести открытый и уважительный диалог, ища синтеза мнений на уровне более высоком. Еще хуже то, что язык, ставший привычным при освещении политических кампаний в СМИ, распространился так, что им повседневно пользуются все. Публичная дискуссия часто становится предметом манипуляций власть имущих, преследующих определенные интересы и пытающихся нечестным образом склонить общественное мнение в свою пользу. И речь идет не только об официальных властях, потому что к манипуляциям могут прибегать силы экономические, политические, медийные, религиозные или любые прочие. Часто такие манипуляции обосновываются либо оправдываются тем, что их направленность соответствует здравым экономическим или идеологическим интересам, но рано или поздно они оборачиваются против этих интересов.

202. Отсутствие диалога ведет к тому, что никто в отдельных секторах не заботится об общем благе, стремясь только к преимуществам власти или, в лучшем случае, к насаждению собственных воззрений. Так встречи сводятся к пустым разговорам, в которых каждый старается присвоить себе всю власть и все возможные преимущества вместо того, чтобы сообщать искать общего блага. Героями будущего станут те, кто сумеет разорвать эту нездоровую логику и решится с уважением поддержать слово истины вопреки своим личным интересам. Дай Бог, чтобы эти герои тихо появились в сердце нашего общества.

 

Строить вместе

203. Подлинный общественный диалог требует способности уважать точку зрения другого, допуская, что и он может иметь законные убеждения и интересы. Благодаря собственной идентичности другой может дать что-то от себя, а будет еще лучше, если он изложит и разъяснит свою позицию, чтобы публичный диспут стал еще полнее. Ведь когда отдельный человек или группа последовательно придерживаются собственных воззрений, твердо отстаивают свои ценности и убеждения и развивают свою мысль, это так или иначе служит благу общества. Но по-настоящему так бывает лишь в той мере, в какой данное развитие проходит в рамках диалога и открытости другим. Ведь «истинный дух диалога питает нашу способность понять значение того, что говорит и делает другой, даже если мы не можем с ним согласиться. Это позволяет быть искренними и не утаивать того, во что мы верим, не прерывая при этом диалога, а ища точки соприкосновения и, прежде всего, трудясь вместе общими усилиями».[2] Публичная дискуссия, действительно дающая место всем без манипуляций или сокрытия информации – это постоянный стимул для того, чтобы полнее постичь истину или, по крайне мере, лучше ее выразить. Она не позволяет разным секторам чувствовать себя комфортно и самодостаточно в рамках собственных воззрений и ограниченных интересов. Будем помнить, что «различия созидательны, так как создают напряжение, в снятии которого и состоит прогресс человечества».[3]

204. Согласно общепринятому сегодня убеждению, наряду с развитием специализированных наук необходима также коммуникация между дисциплинами, так как действительность одна, даже если может изучаться с разных точек зрения и с разными методами. Нужно остерегаться риска восприятия научного прогресса как единственной возможности понять тот или иной аспект жизни, общества и мира. Напротив, тот исследователь, который, плодотворно развивая свои изыскания, в то же время готов признать и прочие измерения изучаемой реальности, благодаря вкладу других наук и знаний может получить более полное и целостное представление о мире.

205. В этом глобализированном мире «СМИ могут помочь нам почувствовать себя ближе друг к другу, по-новому проникнуться чувством единства человеческой семьи, которое подвигнет к солидарности и глубокому стремлению к более достойной жизни… Они могут помочь нам в этом особенно сегодня, когда сети человеческой коммуникации достигли неслыханного уровня развития. Так интернет способен предложить нам больше возможностей для встречи и солидарности всех, и это хорошо, это дар Божий».[4] Однако, нужно всегда следить за тем, чтобы современные формы коммуникации действительно направляли нас к открытой встрече, искреннему поиску всей истины, служению, близости с последними, усилиям по созиданию общего блага. Одновременно, как отметили епископы Австралии, «мы не можем согласиться с тем, чтобы цифровой мир служил лишь для эксплуатации наших слабостей и раскрывал худшее в людях».[5]

 

Основа консенсуса

206. Релятивизм – не решение. Под маской мнимой толерантности он, в конечном счете, позволяет сильным мира сего толковать нравственные ценности так, как им удобно в данный момент времени. Если все же «нет объективных истин и неизменных принципов, помимо удовлетворения личных сиюминутных желаний и потребностей…, не стоит думать, что нам достаточно будет политических программ или силы закона… Когда разлагается культура, и не признается более объективная истина или универсальные принципы, законы начинают пониматься как необоснованный диктат и как препятствия, которые нужно обходить».[6]

207. Можно ли уделять внимание истине, искать той истины, что перекликается с нашим глубочайшим естеством? Что есть закон без обретенной благодаря долгим размышлениям и мудрости уверенности в том, что жизнь каждого человеческого существа священна и неприкосновенна? У общества нет будущего, если в нем не зреет искреннее уважение к истине о человеческом достоинстве, которой нам следует покориться. А это значит, что от убийства нужно воздерживаться не только для того, чтобы избежать общественного осуждения и законного наказания, но и из личного убеждения. Эту неоспоримую истину мы постигаем разумом и принимаем совестью. Общество можно признавать благородным и респектабельным, если оно, помимо прочего, поддерживает стремление к истине и хранит приверженность основополагающим истинам.

208. Мы должны учиться изобличать разные формы манипуляции истиной, ее искажения и утаивания, как в публичной, так и в частной жизни. То, что мы называем «истиной» – это не только передача фактов журналистами. Это, в первую очередь, поиск твердых оснований, на которые можно опереть наши решения и законы. Такой поиск требует признания того, что человеческий разум может переступить через границы сиюминутной пользы и постичь неизменные истины, которые были таковыми прежде нас и останутся ими навсегда. Постигая природу человека, разум находит универсальные ценности, поскольку они проистекают из нее.

209. Разве в противном случае не может так случиться, что фундаментальные права человека, сегодня признаваемые несомненными, отвергнут очередные власть имущие, едва получив «согласие» убаюканного и запуганного населения? Для их защиты будет недостаточно и простого соглашения между различными народами, которое тоже подвержено манипуляциям. У нас уже есть обилие доказательств всего того добра, которое мы способны совершать, но мы также должны признать и таящуюся в нас способность к разрушению. Разве равнодушный и жестокий индивидуализм, завладевший нами, не есть также результат нашей лени в поисках высших ценностей, которые выходят за границы сиюминутных нужд? В релятивизме всегда кроется тот риск, что власть имущий или более способный сможет навязать мнимую истину. Напротив, «когда речь идет о нравственных предписаниях, запрещающих исконное зло, ни для кого не может быть ни привилегий, ни исключений. Будь то хозяин всего мира или последнее «ничтожество» на земле, нет никакой разницы: перед нравственными требованиями все совершенно равны».[7]

210. Сведение этики и политики к физике, которое мы сегодня наблюдаем, навязывает нам извращенную и бесплодную логику. Добро и зло в себе уже не существуют: есть лишь расчет доходов и убытков. В результате вытеснения логики морали законы не опираются более на фундаментальное понятие справедливости, а скорее отражают господствующие представления. Мы вступаем в эру вырождения: на путь «уравнивания вниз» на основе поверхностного и компромиссного консенсуса. Так в итоге побеждает логика силы.

 

Консенсус и истина

211. В плюралистическом обществе диалог – это самый подходящий путь к осознанию того, что всегда следует утверждать и уважать независимо от какого бы то ни было консенсуса, диктуемого нуждами момента. Мы говорим о диалоге, который должен быть насыщен и озарен светом разума, рациональными аргументами, разнообразием перспектив, вкладом разных областей знания и мировоззрений и не исключать при этом веры в возможность постижения фундаментальных истин, которые нужно отстаивать сейчас и всегда. Признание существования определенных непреходящих ценностей, даже если это не всегда легко дается, созидает крепкую и стабильную социальную этику. Даже когда мы признаем и принимаем их в результате диалога и консенсуса, то понимаем, что эти базовые ценности стоят вне рамок любого консенсуса: мы признаем их как ценности, трансцендентные всем нашим контекстам и не подлежащие обсуждению. Может лишь углубляться наше осознание их сути и значения, и в этом смысле консенсус – реальность динамическая, но сами по себе они имеют неизменную ценность благодаря их внутреннему содержанию.

212. Если нечто всегда способствует правильному функционированию общества, то не потому ли, что за этим стоит непреложная истина, доступная пониманию разума? В самой реальности человека и общества, в их глубинной природе скрыта целая череда базовых структур, поддерживающих их развитие и выживание. Отсюда следуют определенные требования, которые можно выявить в диалоге, даже если, строго говоря, они не сформулированы как следствие консенсуса. Тот факт, что определенные правила принципиально обязательны для самой жизни общества, является внешним свидетельством того, что они – благо сами по себе. Поэтому нет необходимости противопоставлять друг другу общественные интересы, консенсус и реальность объективной истины. Все эти три реальности могут гармонично сочетаться, когда люди в диалоге смело идут до конца к самой сути вопроса.

213. Достоинство других нужно уважать в любой ситуации: и не потому, что мы сами измышляем или присваиваем им это достоинство, а потому, что в них действительно заложена ценность, превосходящая все материальное и любые обстоятельства и требующая особого отношения к ним. То, что каждое человеческое существо обладает неотъемлемым достоинством – это истина, отвечающая самой людской природе независимо от культурных перемен. Так что человеку принадлежало одинаково нерушимое достоинство на всех отрезках нашей истории, и никто не может полагать, будто какие-то обстоятельства дают ему право отрицать этот факт либо действовать вопреки ему. Разум, таким образом, может исследовать реальность вещей с помощью рефлексии, опыта и диалога, чтобы распознать в этой превосходящей его реальности основание для определенных универсальных нравственных требований.

214. Агностикам это основание может показаться недостаточным для того, чтобы признать твердую и незыблемую универсальную ценность за базовыми и неоспоримыми этическими принципами и тем самым предотвратить дальнейшие катастрофы. Как верующие, мы убеждены, что природа человека как источник этических принципов сотворена Богом, Который, в конце концов, и подводит под эти принципы твердое основание.[8] Это ни в коем случае не означает этического ригоризма или навязывания неких нравственных систем, поскольку фундаментальные и универсальные моральные принципы оставляют место для разных практических норм. Поэтому всегда есть простор для диалога.

 

Новая культура

215. «Жизнь есть искусство встречи, даже если в жизни столько схваток».[9] Не раз я призывал созидать культуру встречи, переступающую границы диалектики, противопоставляющей людей друг другу. Это образ жизни, который формирует многогранник со множеством поверхностей и сторон, образующих однако богатое единство красок, потому что «целое выше части».[10] Этот многогранник символизирует общество, в котором различия сосуществуют, взаимно дополняя, обогащая и озаряя друг друга, хотя и порождают споры с недоверием. Ведь у каждого можно чему-то научиться, от каждого есть польза, и лишних нет. А это означает, что нужно интегрировать и обочины. У живущих там другая точка зрения, и они видят такие аспекты реальности, которые не разглядеть из центра власти, где принимаются важнейшие решения.

 

Встреча, ставшая культурой

216. Слово «культура» отсылает к тому, что глубоко укоренилось в народе, к его глубочайшим воззрениям и образу жизни. Народная «культура» – это нечто большее, чем просто идея или некая абстракция. Она включает в себя ожидания, устремления и, в конечном итоге, образ бытия данной человеческой группы. Так что под словами «культура встречи» подразумевается то, что мы как народ вдохновляемся желанием встречи, поиском точек соприкосновения, налаживанием мостов, проектами, в которых участвуют все. И это стало нашим стремлением и стилем жизни. Носителем такой культуры является весь народ, а не просто какая-то часть общества, старающаяся умиротворять всех остальных с помощью профессиональных методик и СМИ.

217. Мир в обществе требует трудной и искусной работы. Было бы легче сдерживать свободы и различия с помощью толики хитрости и определенных ресурсов. Однако, такой мир был бы искусственным и хрупким, не будучи плодом культуры встречи, которая его поддерживала бы. Интеграция разных реальностей проходит гораздо сложнее и медленней, но только она гарантирует подлинный и прочный мир. Его не добиться, собрав вместе только чистых, поскольку «даже те, кого можно критиковать за ошибки, способны привнести что-то, чего нельзя упустить».[11] И тем более это не тот мир, что устанавливают, заставляя замолчать требования общества или избегая излишнего шума, подавляя беспорядки, потому что речь не идет о «спокойствии за ужином или эфемерном мире для счастливого меньшинства».[12] Нужно по-настоящему запустить процессы встречи – такие процессы, который могут создать народ, способный вбирать различия. Так вооружим же наших детей оружием диалога! Подготовим их к благородной битве встречи!

 

Радость признания другого

218. Все это требует постоянной способности признавать за другим право быть самими собой и отличаться. Когда это признание становится культурой, появляется основа для заключения общественного договора. В противном случае изыскиваются хитроумные способы лишить другого всякого значения и веса в обществе, совершенно его обесценив. За отказом от известных видимых форм насилия часто скрывается другое более коварное насилие: насилие тех, кто презирает людей, которые отличаются от них, особенно когда требования этих отличающихся вредят их интересам.

219. Если одна часть общества хочет наслаждаться всеми благами этого мира, ведя себя так, будто бедные не существуют, это однажды будет иметь последствия. Рано или поздно игнорирование существования и прав других провоцирует те или иные формы насилия, причем часто неожиданные. Идеалы свободы, равенства и братства могут остаться на уровне пустой формальности, потому что, на самом деле, не распространяются на всех. Поэтому суть не в том, чтобы устраивать встречу только между обладателями различных форм экономической, политической или научной власти. Подлинная встреча всего общества запускает диалог больших культурных проявлений, представляющих большинство населения. Зачастую беднейшие слои не принимают здравые предложения, так как они облечены в чуждую им культурную форму, с которой они не могут себя отождествлять. Как следствие, реалистичный и инклюзивный общественный договор должен быть также «культурным договором», который уважал бы и признавал различные мировоззрения, культуры и образы жизни, сосуществующие в обществе.

220. Например, коренные народы вовсе не чужды прогресса, даже если их представление о прогрессе иное и зачастую более гуманное, чем в современной культуре развитых народов. Их культура не поставлена на службу сильным мира сего, жаждущим создать для себя некий рай на земле. Нетерпимость и пренебрежение к культурам туземцев – это подлинная форма насилия, характерная для лишенных доброты «этиков», которые постоянно осуждают других. Однако, изменить что-то по-настоящему, всерьез и надолго можно, лишь опираясь на разные культуры, особенно культуры бедных. Культурный договор предполагает отказ от монолитного понимания локальной самотождественности и требует уважения к разнообразию с предоставлением возможности развития и социальной интеграции всем.

221. Такой договор требует также признания того, что можно в чем-то уступить ради общего блага. Никто не может владеть всей истиной либо удовлетворить всю совокупность собственных желаний, так как подобные претензии ведут к отрицанию прав другого и уничтожению его. Ложная концепция толерантности должна уступить реализму, открытому на диалог между людьми, которые, храня верность своим принципам, признавали бы однако, что и другой имеет право хранить верность своим. Такое истинное признание другого достигается лишь благодаря любви и означает умение поставить себя на место другого человека, чтобы уяснить, какие из его мотиваций и интересов справедливы или, как минимум, понятны.

 

Вернуть доброжелательность

222. Потребительский индивидуализм порождает массу насилия. Другие становятся всего лишь препятствиями для моего приятного спокойствия. В итоге мы воспринимаем их как неудобство, и агрессия растет. Она особенно обостряется и достигает крайних форм в периоды кризиса, в катастрофических и трудных ситуациях, когда проявляется дух «каждый сам за себя». Но даже в таких условиях мы можем выбрать доброжелательность, и те, кто ее проявляет, становятся звездами, что сияют во тьме.

223. Св. Павел называет один из плодов Святого Духа греческим словом chrestotes (Гал 5, 22), которое выражает такое состояние души, при котором человек чужд резкости, грубости и суровости, а проявляет доброту и мягкость, поддерживает и утешает. Люди, обладающие таким качеством, помогают сделать жизнь других людей приятнее, особенно когда разделяют бремя их проблем, нужд и тревог. Такое отношение к другим может принимать различные формы: доброжелательность в отношениях, боязнь ранить словом или делом, стремление облегчить тяготы других. Оно значит «говорить слова, которые ободряют, подкрепляют, придают сил, утешают и стимулируют», а не «слова, которые унижают, огорчают, раздражают и презирают».[13]

224. Доброжелательность – это избавление нас от жестокости, порою отравляющей человеческие отношения, от тревоги, мешающей нам думать о других, от бездумной спешки, в которой мы забываем о том, что и другие имеют право быть счастливыми. Сегодня мы зачастую не находим ни времени, ни сил остановиться и выказать доброту к другим, сказать «позвольте», «извините», «спасибо». И все же иногда среди всего этого безразличия мы видим чудо доброжелательного человека, готового отложить свои заботы и неотложные потребности, чтобы уделить внимание, подарить улыбку, сказать ободряющее слово и выслушать. Подобное ежедневное усилие способно создать то здравое сосуществование, что преодолевает недопонимания и предотвращает конфликты. Доброжелательное поведение – не какая-то вторичная черта и не поверхностная буржуазная позиция. Именно потому, что она предполагает почтение и уважение, доброжелательность, став культурой общества, глубоко преображает образ жизни, социальные взаимоотношения и способ обсуждать и сравнивать идеи. Она облегчает поиски консенсуса и прокладывает путь там, где озлобленность сжигает все мосты.

 

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

СТЕЗИ НОВОЙ ВСТРЕЧИ

225. Во многих частях света идет поиск мирных стезей заживления открытых ран, и необходимы миротворцы, способные с умом и смелостью запустить процессы исцеления и новой встречи.

 

Вновь начать с истины

226. Новая встреча не означает возвращения к тому моменту, который предшествовал конфликту. Со временем все мы меняемся. Боль и столкновения преображают нас. Больше нет места для пустой дипломатии, притворства, двойных стандартов, скрытых помыслов и хорошего тона, которые замыливают реальность. Яростно враждовавшие пусть говорят друг с другом, опираясь на чистую и неприкрытую правду. Им нужно научиться применять покаянную память, способную принять прошлое, чтобы избавить будущее от собственных сожалений, сумятиц и проекций. Лишь историческая истина событий может дать начало упорному и долгосрочному стремлению понять друг друга и постараться обрести новый синтез ради всеобщего блага. Реальность такова, что любой «миротворческий процесс – это длительный труд, терпеливая работа по поиску истины и справедливости, который чтит память жертв и шаг за шагом открывается общей надежде, что сильнее мести».[14] Как сказали по поводу вновь и вновь разгорающегося конфликта епископы Конго, «мирных соглашений на бумаге всегда будет слишком мало. Нужно идти дальше, уважая при этом требование истины о причинах этого тлеющего кризиса. У людей есть право знать, что произошло».[15]

227. По сути, «истина – неразлучная спутница справедливости и милосердия. Все они три вместе существенны для созидания мира, и, с другой стороны, каждая из них препятствует вырождению других… Ведь истина должна вести не к мести, а к примирению и прощению. Истина состоит в том, что рассказать убитым горем семьям, что стало с их пропавшими родными. Истина состоит в том, чтобы раскрыть, что произошло с детьми, которых завербовали сеятели террора. Истина состоит в том, чтобы признать боль и страдания женщин, ставших жертвами насилия и эксплуатации… Любое насилие над человеческим существом – это рана на теле человечества; каждая неестественная смерть «умаляет» в нас людей… Насилие порождает насилие, ненависть порождает другую ненависть, а смерть – другую смерть… Мы должны разорвать эту цепь, которую вроде бы не разорвать».[16]

 

Архитектура и искусство мира

228. Путь к миру не требует однообразия общества, зато уж точно позволяет нам работать вместе. Он может объединить множество людей в совместном поиске, который приведет к всеобщей пользе. В стремлении к определенной общей цели могут быть предложены разные технические решения, разный опыт, служащие благу каждого. Нужно стараться четко формулировать проблемы, с которыми сталкивается общество, чтобы принять существование разных способов восприятия трудностей и их решения. Путь к лучшему сосуществованию всегда требует признания возможности того, что у другого тоже есть законная, хотя бы отчасти, точка зрения, к которой следует прислушаться, даже если этот другой может ошибаться или вести себя неправильно. Ведь «другого ни в коем случае нельзя закрывать в рамках того, что он сказал и сделал: его нужно воспринимать в свете обетования, которое он несет в себе самом»[17] – обетования, в котором всегда проблескивает луч надежды.

229. Как отмечали южно-африканские епископы, истинное примирение достигается опережающими действиями, «созидающими новое общество, основанное на служении другим, а не на жажде доминирования; общество, в котором люди делятся с другими тем, что у них есть, а не эгоистично гонятся за наибольшим богатством лично для себя; общество, в котором ценность ощущения себя единой человеческой семьей несомненно более важна, чем любая маленькая группа, будь то семья, народ, нация или культура».[18] А южнокорейские епископы подчеркивали, что подлинный мир «можно обрести только тогда, когда мы добиваемся справедливости путем диалога в поиске примирения и развития друг друга».[19]

230. Стремление преодолеть раздоры без утраты самотождественности каждого предполагает, что во всех живет фундаментальное ощущение принадлежности к некоему единому целому. Ведь «общество выигрывает, когда всякий человек и всякая социальная группа поистине чувствует себя, как дома. В семье родители, бабушки, дедушки и дети – все они дома безо всякого исключения. Если у кого-то возникают трудности, особенно серьезные, даже когда он «сам виноват», другие спешат ему на помощь и поддерживают его; его беда становится общей… В семье все вносят свой вклад в общий проект, все работают ради общего блага, но не умаляя индивидуума, а, напротив, поощряя и поддерживая его. Ссорятся, но есть нечто незыблемое: семейные узы. В итоге после ссор между родными наступает примирение. Радости и печали каждого в отдельности разделяют все. Вот что значит быть семьей! Если бы мы смогли только взглянуть на политического оппонента или соседа по дому теми же глазами, какими мы смотрим на своих детей, супругов, отцов и матерей, как это было бы прекрасно! Любим ли мы общество, или же оно все еще остается для нас чем-то далеким, безымянным, что нас не волнует, не касается, не занимает?»[20]

231. Зачастую мы очень нуждаемся в переговорах, чтобы прочертить конкретные пути к миру. Однако, реальные процессы достижения крепкого мира – это, прежде всего, искусные преобразования, совершаемые людьми, и закваской для таких перемен может стать повседневный образ жизни каждого человека. Великие трансформации запускаются не за письменным столом или в аудиториях. Поэтому «каждый играет ключевую роль в едином творческом проекте, чтобы в итоге написать новую страницу истории – страницу, полную надежды, мира и согласия».[21] Существует некая «архитектура» мира, созидаемая различными общественными институтами в пределах их собственной компетенции, но существует также и «искусство» мира, требующее участия всех нас. Всевозможные миротворческие процессы, разворачивающиеся в различных частях света, «показывают нам, что эти способы достижения мира, превосходства разума над местью, хрупкой гармонии между политикой и правом неосуществимы без участия рядовых граждан. Недостаточно установить какие-то нормативные рамки и институциональные договоренности между благонамеренными политическими или экономическими группами… Всегда полезно вовлекать в наши мирные процессы опыт из тех сфер, которые часто упускаются из виду, чтобы именно общества придавали красок процессам коллективной памяти».[22]

232. Созидание общественного мира в какой-нибудь стране – процесс бесконечный, поскольку «эта задача не допускает передышек и предполагает участие всех. Данный труд требует от каждого не ослаблять усилий по созиданию единства народа и, вопреки всем препятствиям, различиям и разногласиям в понимании способов достижения мирного сосуществования, продолжать борьбу за насаждение культуры встречи, для чего нужно поставить в центр любой политической, социальной и экономической деятельности человеческую личность с ее высочайшим достоинством и уважение к общему благу. И пусть это усилие поможет нам избежать соблазна мести и желания устроить одни лишь собственные частные краткосрочные интересы».[23] Публичные демонстрации насилия с той или другой стороны не помогут в поиске решений, и, прежде всего, потому, что, как справедливо отметили епископы Колумбии, когда разгораются «гражданские протесты, у них не всегда есть ясные истоки и цели, существуют определенные формы политической манипуляции, а также использования народного недовольства в чьих-то сугубо частных интересах».[24]

 

Сначала последние

233. Продвижение социальной дружбы требует не только сближения общественных групп, отдаленных друг от друга из-за каких-то конфликтных исторических периодов, но и возобновления контакта с беднейшими и самыми уязвимыми слоями. Мир – это «не просто отсутствие войны, а неизменное обязательство конкретными поступками признавать, отстаивать и возвращать часто забытое и игнорируемое достоинство наших братьев и сестер, чтобы и они чувствовали себя  творцами судьбы своей страны»,[25] и это обязательство лежит, прежде всего, на нас, занимающих особенно ответственные должности.

234. Зачастую последние люди в обществе страдают от несправедливых обобщений. Беднейшие и изгнанные порою отвечают будто бы антисоциальным поведением, но важно понимать, что во многих случаях подобная реакция вызвана целой историей презрения и социальной изоляции. Как отмечали латиноамериканские епископы, «только такая близость, которая превращает нас в друзей, позволяет нам глубинно оценить достоинство сегодняшних бедных, их законные желания и особый образ жизни в вере. Открытость бедным должна помочь нам подружиться с ними».[26]

235. Те, кто старается принести мир в общество, не должны забывать, что неравенство и недоступность всестороннего человеческого развития не дают шанса для установления мира. Ведь «без равенства возможностей различные формы агрессии и войн найдут плодородную почву и рано или поздно спровоцируют взрыв. Если общество – местное, общенациональное, всемирное – вытесняет какую-то свою часть на обочину, то никакие политические программы, силы правопорядка и секретные службы не смогут обеспечить полное спокойствие».[27] Если нужно начать все заново, то идя от последних.

 

Ценность и смысл прощения

236. Некоторые предпочитают не говорить о примирении, поскольку считают конфликты, насилие и расколы частью нормального функционирования общества, потому что, действительно, в любой человеческой группе всегда идет более или менее острая борьба за власть между различными партиями. Другие полагают, что допустить прощение – значит уступить другому свое пространство, позволив ему контролировать ситуацию. Поэтому они считают, что лучше поддерживать игру сил, которая позволяет сохранять баланс между различными группами. Третьи думают, что примирение – это для слабых, неспособных довести диалог до конца и потому предпочитающих избегать проблем, прикрывая беззакония: будучи не в состоянии справиться с проблемами, они предпочитают мнимый мир.

 

Неизбежный конфликт

237. Прощение и примирение имеют большое значение в христианстве, а также в различной мере и в других религиях. И все же есть опасность неверного понимания убеждений верующих и их искажения настолько, что они станут подпитывать фатализм, инертность и несправедливость либо нетерпимость и насилие.

238. Иисус никогда не призывал разжигать насилие и нетерпимость. Он открыто осуждал использование силы для подчинения себе других: «Вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так» (Мф 20, 25-26). С другой стороны, Евангелие требует прощать «до седмижды семидесяти раз» (Мф 18, 22) и приводит пример беспощадного раба, который, получив прощение, сам не смог простить других (ср. Мф 18, 23-35).

239. Если прочтем другие тексты Нового завета, то заметим, что, на самом деле, первые общины, живущие среди переполненного разложением и развратом языческого мира, относились к нему со снисхождением, терпимостью и пониманием. Некоторые отрывки очень ясно говорят по этому поводу, призывая принимать противников с мягкостью (ср. 2 Тим 2, 25). Они велят «никого не злословить, быть не сварливыми, но тихими, и оказывать всякую кротость ко всем человекам. Ибо и мы были некогда несмысленны» (Тит 3, 2-3). Книга Деяний апостолов рассказывает, что гонимые властями ученики «находились в любви у всего народа» (ср. 2, 47; 4, 21. 33; 5, 13).

240. Однако, в размышлениях о прощении, мире и общественном согласии мы наталкиваемся на заявление Христа, которое не может нас не удивлять: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку – домашние его» (Мф 10, 34-36). Важно рассматривать это заявление в контексте той главы, в которой оно прозвучало. Тогда становится ясно, что речь идет о том, что нужно хранить верность сделанному выбору, не стыдясь его и не взирая на противоборство, даже если против выступают близкие. Так что эти слова Иисуса призывают не искать конфликта, а просто стойко переносить его, когда он неизбежен, дабы человеческие соображения не ослабляли нашей верности ради мнимого мира в семье и обществе. Св. Иоанн Павел II говорил, что Церковь «не намерена осуждать все и любые формы социального конфликта: ей хорошо известно, что на протяжении всей истории между различными общественными группами неизбежно возникают конфликты интересов, и в такой ситуации христианин часто вынужден решительно и последовательно занимать какую-то позицию».[28]

 

Законная борьба и прощение

241. Суть не в том, чтобы прощать, отказываясь от собственных прав перед лицом коррупционера, преступника или кого-то, кто унижает наше достоинство. Мы призваны любить всех без исключения, но любить угнетателя не значит позволять ему угнетать и далее, а тем более думать, что его поведение приемлемо. Напротив, правильная форма любви состоит в том, чтобы постараться так или иначе побудить его прекратить угнетение, отнять у него власть, которой он не умеет пользоваться и которая развращает его как человека. Прощать – это не значит позволять угнетателю и далее попирать свое и чужое достоинство или преступнику продолжать совершать преступления. Жертва несправедливости должна решительно отстаивать свои права и права своей семьи как раз потому, что обязан хранить достоинство, данное ему – достоинство, которое любит Бог. Если преступник причинил вред мне либо кому-то из моих близких, ничто не запрещает мне требовать справедливости и добиваться того, чтобы этот человек или любой другой не навредил опять ни мне, ни прочим. Таков мой долг, и прощение не только не снимает с меня этой обязанности, а, напротив, ее налагает.

242. Важно только не делать этого для того, чтобы подпитывать гнев, вредящий душе человека и духу нашего народа, или из нездоровой потребности уничтожить другого, которая кладет начало цепи мести. Так никто не обретет внутренний мир и не примирится с жизнью. Правда в том, что «любая семья, соседская община, этнос и уж тем более любая страна лишены будущего, если двигатель, который их объединяет и смазывает различия – это жажда мести и ненависть. Нельзя договориться и объединиться, чтобы мстить, чтобы сделать насильнику то же, что он сделал нам, планировать возмездие в якобы законных формах».[29] Так мы не добьемся ничего, а в итоге потеряем все.

243. Конечно же, «справиться с оставшимся после конфликта горьким наследием несправедливости, вражды и подозрений – нелегкая задача. Это возможно лишь тогда, когда мы побеждаем зло добром (ср. Рим 12, 21) и подпитываем те добродетели, которые служат примирению, солидарности и миру».[30] Итак, «тем, кто воспитывает ее в себе, доброта дарует спокойную совесть и глубокую радость посреди трудностей и непонимания. Даже перед лицом перенесенных обид доброта – не слабость, а истинная сила, способная отказаться от мести».[31] Нужно признать в собственной жизни, что «жесткие суждения, которые я питаю в своем сердце по поводу моего брата или моей сестры, незалеченная рана, непрощенное зло, обида, которая лишь вредит мне – это частичка войны, что я ношу внутри себя, тлеющий костер в моей душе, который нужно погасить, чтобы не вспыхнул пожар».[32]

 

Настоящая победа

244. Когда конфликты не удается разрешить, а лишь запрятать или похоронить в прошлом, воцаряется молчание, которое может равняться соучастию в серьезных ошибках и грехах. Напротив, истинное примирение не игнорирует конфликт, а достигается в конфликте, преодолевая его путем прозрачного, искреннего и терпеливого диалога и переговоров. Борьба между различными секторами, «когда все они воздерживаются от актов вражды и ненависти, постепенно превращается в честную дискуссию, основанную на стремлении к справедливости».[33]

245. Не раз я предлагал «необходимый для построения общественной дружбы принцип: единство превыше конфликта… Это подразумевает не синкретизм или поглощение одного другим, а решение более высокого уровня, сохраняющее в себе драгоценный потенциал контраста противоположностей».[34] Нам хорошо известно, что «каждый раз, когда как люди и сообщества мы учимся стремиться подняться над собой и нашими частными интересами, взаимные понимание и обязанности превращаются… в сферу, где конфликты, напряженность и даже то, что могло считаться противоположным в прошлом, способны вылиться в многогранное единство, порождающее новую жизнь».[35]

 

Память

246. От тех, кто много страдал несправедливо и жестоко, не следует требовать некоего «социального прощения». Примирение – это личностный факт, и никто не может навязать его обществу, даже если кому-то поручено добиваться его. В сугубо личной сфере кто-то может своим свободным и великодушным решением отказаться от требования наказания (ср. Мф 5, 44-46), даже если общество и его справедливость по закону к этому стремятся. Нельзя, однако, возвести в закон «всеобщее примирение», пытаясь закрыть раны в приказном порядке или спрятать несправедливость под покровом забвения. Раве кто-то может присвоить себе право прощать от имени других? Нельзя без волнения смотреть, насколько способны на прощение некоторые люди, сумевшие переступить через причиненный им вред, но по-человечески можно понять и тех, кто на такое не способен. Как бы то ни было, чего ни в коем случае нельзя предлагать, так это забыть.

247. Нельзя забыть о холокосте. Это «вечный символ того, как далеко может зайти человеческая злоба, когда, подстегиваемая ложными идеологиями, забывает о фундаментальном достоинстве каждой личности, заслуживающей безусловного уважения независимо от этнического происхождения или вероисповедания».[36] Думая об этом, я не могу не повторять следующую молитву: «Помяни нас в милосердии Твоем. Даруй нам благодать стыдиться того, что мы, люди, оказались способны совершить, стыдиться этого страшнейшего идолопоклонства, презрения и уничтожения нашей плоти, которую Ты образовал из праха и оживотворил Твоим дуновением жизни. Никогда боле, Господи, никогда боле!»[37]

248. Нельзя забывать об атомных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки. И вновь «я вспоминаю все жертвы и преклоняюсь перед силой и достоинством тех, кто тогда выжил и нес потом долгие годы тяжелейшие страдания в своих телах, а в своих умах – семена смерти, которые продолжали пожирать их жизненные силы… Мы не можем позволить нынешним и будущим поколениям забыть о произошедшем, так как именно память об этом гарантирует и стимулирует созидание более справедливого и братского будущего».[38] Нельзя также забывать о преследованиях, работорговле и этнических чистках, которые имели и имеют место в разных странах, и о многих других событиях истории, заставляющих нас стыдиться нашей принадлежности к человеческому роду. Их нужно помнить всегда, вспоминать снова и снова, не уставая от этого и не ища анестезии.

249. В наши дни легко поддаться искушению перевернуть страницу, заявив, что уже очень много времени прошло, и нам нужно смотреть вперед. Ради Бога, нет! Мы не сможем пойти вперед, не помня прошлого, нельзя расти без полноты и ясности памяти. Нам нужно «поддерживать пламя коллективного сознания, рассказывая новым поколениям об ужасе произошедшего», так как тем самым «пробуждается и сохраняется память о жертвах, дабы человеческая совесть становилась все сильнее перед лицом любого стремления к господству и разрушению».[39] Это необходимо самим жертвам – отдельные людям, социальным группам или нациям, дабы они не впали в ту логику, что ведет к оправданию репрессий и всякого рода насилия во имя пережитого великого зла. Поэтому призываю помнить не только об ужасах, но и о тех, кто в этих отравленных злом и разрушением условиях нашел в себе силы сохранить человеческое достоинство и малыми или большими поступками встал на сторону солидарности, прощения и братства. Очень полезно помнить и о добре.

 

Прощать, не забывая

250. Прощение не означает забвения. Более того, можно простить даже то, что никак не удается отрицать, свести до относительного или затушевать. Столкнувшись с чем-то, чего нельзя терпеть, оправдать и извинить, мы можем все-таки простить. Столкнувшись с чем-то, чего мы никак не можем позволить себе забыть, мы можем все-таки простить. Свободное и искреннее прощение – признак величия, в котором отражается безмерность прощения божественного. Если прощение бескорыстно, то можно простить даже того, кто не желает каяться и не способен попросить прощения.

251. Прощающий по-настоящему не забывает, а отказывается поддаться власти той же разрушительной силы, что причинила ему зло. Тем самым такие люди разрывают порочный круг, сдерживая силы разрушения. Они отказываются заражать общество энергией мести, которая в итоге рано или поздно вновь обрушится на них самих. Ведь месть никогда по-настоящему не утоляет недовольства жертвы. Некоторые преступления столь ужасны и жестоки, что страдание преступников никоим образом не порождает ощущения расплаты за вину, даже смерти злодея будет недостаточно, и не выдумать таких пыток, которые были бы сравнимы со страданиями жертвы. Месть не решает ничего.

252. И речь не идет о безнаказанности. Однако, справедливости можно добиться адекватно лишь из любви к ней самой, из уважения к жертвам, из желания предотвратить новые преступления и защитить общее благо, а не для того, чтобы дать волю собственному гневу. Именно прощение позволяет нам искать справедливости, не попадая в порочный круг мести или забвения несправедливости.

253. Когда обе стороны творят несправедливость, необходимо четко признавать, что она необязательно имела одинаковую тяжесть или была сопоставима. Насилие со стороны государственных структур и властей находится на совершенно ином уровне, чем таковое со стороны отдельных групп. Но, в любом случае, нельзя настаивать, чтобы все помнили о незаслуженных страданиях лишь одной из сторон. Как учили епископы Хорватии, «мы должны в равной мере чтить каждую невинную жертву. Здесь неприемлемы различия по нации, конфессии, гражданству или политическим убеждениям».[40]

254. Прошу Господа «подготовить наши сердца ко встрече с братьями и сестрами вопреки всем различиям мировоззрений, языков, культур и религий, помазать все наше существо елеем Его милосердия, исцеляющим раны, нанесенные ошибками, недопониманием и спорами и помочь нам Своей благодатью со смирением и кротостью пойти по трудным, но благодатным стезям мира».[41]

 

Война и смертная казнь

255. В особо драматических обстоятельствах люди порой впадают в две крайности, в которых видят выход из ситуации, не сознавая, что это неправильный ответ, который не решает стоящие проблемы и, в конечном счете, лишь привносит новые факторы разрушения в ткань внутринационального и международного сообщества. Здесь имеется в виду война и смертная казнь.

 

Неправедность войны

256. «Коварство – в сердце злоумышленников, радость – у миротворцев» (Притч 12, 20). Есть, однако, те, кто ищет решения в войне, которая зачастую «питается искаженными отношениями, стремлением гегемонии, злоупотреблением власти, страхом перед другим и его отличиями, которые воспринимаются как помеха.[42] Война – не призрак из прошлого, а постоянная угроза. Мир сталкивается со все большими трудностями на медленном пути к миру, по которому он идет и уже достиг определенных результатов.

257. Так как вновь образуются условия для распространения войн, напоминаю, что «война – это отрицание всех прав и жестокое насилие над окружающим миром. Если мы желаем подлинного и всестороннего человеческого развития для всех, то должны неустанно прилагать усилия к предотвращению войн между странами и народами.

Для этого нужно обеспечить безоговорочное верховенство права, неотступно искать переговоров и решать противоречия с помощью посредников и арбитров, как гласит Устав Организации объединенных наций – подлинно фундаментальная правовая норма».[43] Хочу отметить, что семьдесят пять лет существования Организации объединенных наций и опыт первых двух десятилетий текущего тысячелетия показывают, что полное соблюдение международных норм действительно эффективно, в то время как их игнорирование губительно. Уважение к Уставу ООН и его прозрачное и честное применение служат обязательным условием справедливости и двигателем мира. Но для этого необходимо перестать прятать незаконные намерения и ставить частные интересы отдельной страны или группы над общим благом всего мира. Если норма рассматривается лишь как инструмент, которым можно пользоваться, когда это выгодно, и игнорировать, когда невыгодно, высвобождаются неконтролируемые силы, наносящие тяжкий вред обществу, слабейшим, братству, окружающей среде и культурным ценностям, что оборачивается невосполнимыми потерями для всего мирового сообщества.

258. Так легко решиться на войну, ссылаясь на всевозможные якобы гуманитарные, оборонительные или превентивные цели и манипулируя информацией. Ведь все последние десятилетия для любой войны находили свое «оправдание». «Катехизис Католической Церкви» говорит о праве на законную оборону с помощью военной силы, но с оговоркой о соблюдении «строжайших условий нравственной легитимности».[44] И все же легко поддаться слишком широкому толкованию этого возможного права. Так необоснованно оправдываются «превентивные» нападения или военные действия, которые едва ли не влекут за собой «большее зло и беспорядки, чем то зло, которое надо прекратить».[45] Речь идет о том, что развитие ядерного, химического и биологического оружия, а также колоссальные и все растущие возможности, предоставляемые новыми технологиями, придают войне неконтролируемую разрушительную силу, которая поражает множество невинных мирных граждан. Поистине, «человечество еще никогда не обладало такой мощью, и ничто не гарантирует нам, что оно использует ее во благо».[46] Поэтому мы не можем более искать решения в войне, так как риски, вероятно, всегда будут превосходить ожидаемые выгоды. Перед лицом этой действительности сегодня весьма проблематично разделять выработанные в предыдущие столетия критерии, которые позволяли бы говорить о возможной «справедливой войне». Больше нет войне![47]

259. Здесь следует добавить, что из-за развития глобализации то, что может казаться быстрым и практическим решением для данного конкретного региона, запускает цепь зачастую скрытых факторов насилия, которое в итоге вредит всей планете и создает условия для новых и еще страшнейших войн в будущем. В нашем мире уже не может быть «горячей точки» в той или иной стране, а идет одна «мировая война, разбросанная по горячим точкам», поскольку судьбы всех стран тесно переплетены друг с другом на одной всемирной сцене.

260. Как говорил св. Иоанн XXIII, «почти бессмысленно утверждать, будто в атомную эру война может быть орудием справедливости».[48] Он писал это в период сильного международного напряжения, озвучив великую жажду мира, которая все острее ощущалась в эпоху холодной войны. Понтифик с убеждением настаивал на том, что аргументы в пользу мира сильнее всех расчетов на основе односторонних интересов и любых надежд на силу оружия. Однако открывшиеся по окончании холодной войны возможности не были использованы до конца из-за отсутствия концепции будущего и разделяемого всеми понимания нашей общей судьбы. Наоборот, стороны по-прежнему преследуют лишь собственные интересы, не заботясь об универсальном общем благе. И на горизонте снова замаячил коварный призрак войны.

261. Любая война делает мир хуже, чем он был до нее. Война – это провал политики и человечества в целом, позорная капитуляция, поражение перед силами зла. Не будем останавливаться на теоретических дискуссиях, а прикоснемся к ранам, притронемся к изувеченной плоти. Вспомним множество мирных граждан, превратившихся в «сопутствующие потери». Спросим у жертв. Взглянем на беженцев, на тех, кто подвергся радиационному облучению или химическим атакам, на женщин, потерявших своих детей, и на детей, искалеченных или лишенных детства! Внемлем истине всех этих жертв насилия, посмотрим на реальность их глазами и откроем сердце их рассказам! Тогда мы сможем постичь всю бездну зла, которую таит в себе война, и пусть нас не смущает, если люди сочтут наивным наше желание мира!

262. И одних лишь правил будет недостаточно, если по-прежнему думать, что решение существующих проблем состоит в том, чтобы убедить других с помощью запугивания и угроз применения ядерного, химического или биологического оружия. Ведь «при взгляде на главные опасности для мира и безопасности во всех их измерениях в этом многополярном мире XXI в., такие, например, как терроризм, асимметричные конфликты, киберугрозы, проблемы окружающей среды и бедность, возникают серьезные сомнения в адекватности ядерного сдерживания в качестве эффективного ответа на вызовы подобного рода. Подобные опасения становятся сильнее, стоит нам задуматься о катастрофических гуманитарных и экологических последствиях любого применения ядерного оружия с разрушительным неограниченным и неконтролируемым влиянием во времени и пространстве… И мы должны спросить себя, насколько прочным может быть основанное на страхе равновесие, если оно фактически лишь порождает еще больший страх и угрожает международным отношениям. Мир и стабильность во всем мире не могут опираться на ложное чувство безопасности, на угрозу обоюдного истребления или тотального уничтожения и на простое поддержание баланса сил… В данном контексте полная ликвидация ядерного оружия как конечная цель становится и вызовом, и нравственно-гуманитарным требованием… Все более тесная взаимозависимость и глобализация означают, что любой ответ на угрозу ядерного оружия должен быть коллективным и согласованным, основанным на взаимном доверии. Доверие же создается только в диалоге, искренне нацеленном на общее благо, а не на отстаивание скрытых или частных интересов».[49] На деньги, расходуемые на оружие и прочие военные нужды, можно было бы создать Всемирный фонд,[50] который поможет окончательно победить голод и будет поддерживать развитие беднейших стран, дабы их жителям не нужно было прибегать к насилию или обману и покидать родину в поисках более достойной жизни.

 

Смертная казнь

263. Есть еще один способ уничтожения другого, который применяется не к странам, а к отдельным людям. Это смертная казнь. Св. Иоанн Павел II ясно и настоятельно заявлял, что она неправомерна с точки зрения морали и более необязательна с точки зрения наказания.[51] Нельзя и думать о том, чтобы вернуться в этом вопросе к прошлому. Сегодня мы вновь четко заявляем, что «смертная казнь недопустима»[52] и что Церковь всеми силами решительно призывает к ее повсеместному запрету.[53]

264. В Новом завете, с одной стороны, сказано, что отдельные люди не должны брать правосудие в свои руки (ср. Рим 12, 17. 19), но с другой, признается необходимость наказания властями тех, кто творит зло (ср.: Рим 13, 4; 1 Петр 2, 14). Действительно, «жизнь в социуме, строящаяся вокруг организованного общества, нуждается в правилах сосуществования, намеренное нарушение которых требует адекватного ответа».[54] Это значит, что законная общественная власть может и должна «налагать пропорциональное тяжести преступлений наказание»[55] и что судебной власти должна быть гарантирована «необходимая независимость в правовой сфере».[56]

265. С первых веков истории Церкви были те, кто однозначно выступал против смертной казни. Например, Лактанций полагал, что «нельзя проводить каких-либо различий: убийство человека – всегда преступление».[57] Папа Николай I призывал: «Старайтесь избавить от кары смерти не только невиновных, но и каждого виновного».[58] Во время суда над убийцами, напавшими на священников, св. Августин просил судью не отнимать у них жизни, объясняя свою просьбу так: «Мы не возражаем против того, чтобы злодеев лишали свободы совершать преступления, а хотим только сказать, что для этого будет достаточно, если, сохранив им жизнь и не калеча тел, с помощью карательных законов их вырвут из мятежного состояния и возвратят к здравой и спокойной жизни или, лишив их возможности творить злодеяния, привлекут к полезным работам. Это тоже будет для них наказанием, но кто же не поймет того, что речь скорее идет о благе, чем о каре, ибо, лишая их свободы для свирепой дерзости, мы оставляем и лекарство покаяния… Гнушайся нечестия, но не забывай о человечности, не поддавайся жажде мести за жестокость грешников, а направь волю свою на исцеление их ран».[59]

266. Страх и злость легко заставляют видеть в наказании способ отмщения, пусть даже недостаточно жестокого, а не часть процесса исцеления и социальной реинтеграции преступника. Сегодня «некоторые политические силы и ряд средств массовой информации порою призывают к насилию и мести в публичной или частной форме не только в адрес тех, кто виновен в преступлениях, но и тех, на кого падает более или менее обоснованное подозрение в нарушении закона… Можно наблюдать тенденцию намеренно создавать себе врагов: по стереотипным образам, сосредоточившим в себе все черты, которые общество воспринимает или толкует как угрозу. Механизмы формирования подобных стереотипов в свое время сделали возможным распространение идей расизма».[60] Это делает особенно рискованной все расширяющуюся в ряде стран практику превентивных арестов, внесудебных заключений и, самое главное, смертной казни.

267. Здесь мне хотелось бы подчеркнуть, что «невозможно представить, чтобы сегодня у государств не было иного средства, кроме смертной казни, дабы защитить от несправедливого агрессора жизни других людей». Особого порицания заслуживают так называемые внесудебные или внеправовые казни, являющиеся не чем иным, как «умышленным убийством, которое совершается государствам и их официальными лицами и зачастую оправдывается борьбой с преступностью либо выдается за непреднамеренный результат разумного, необходимого и соразмерного применения силы именем закона».[61]

268. «Существует множество широко известных доводов против смертной казни. Церковь заслуженно выделяет некоторые из них, такие как возможные судебные ошибки и злоупотребление данной мерой со стороны тоталитарных и диктаторских режимов, использующих это наказание как орудие подавления политического инакомыслия или преследования религиозных и культурных меньшинств и всех прочих жертв, которые в свете законодательства их стран считаются “преступниками”. Поэтому все христиане и люди доброй воли призваны сегодня бороться не только за отмену смертной казни независимо от степени ее правомерности или формы, но и за улучшение условий заключения при уважении к человеческому достоинству лишенных свободы людей. Сюда же присовокупляю пожизненное заключение… Пожизненное заключение – это не что иное, как скрытая смертная казнь».[62]

269. Нельзя забывать, что «даже убийца не лишается своего личного достоинства, и Сам Бог тому порукой».[63] Решительный отказ от смертной казни показывает, насколько вообще можно ценить неотъемлемое достоинство каждого человеческого существа и признавать, что у него есть свое место в нашем мире. Ведь если я не отказываю в этом худшему из преступников, то никому не откажу и всем дам шанс делить со мной планету вопреки всему, что разделяет нас.

270. Призываю всех христиан, которые сомневаются и чувствуют искушение прибегнуть к какому бы то ни было насилию, вспомнить слова из книги Исайи: «…и перекуют мечи свои на орала» (2, 4). Для нас это пророчество обрело плоть в Иисусе Христе, Который твердо говорит жаждущему насилия ученику: «Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф 26, 52). То было эхо древнего предостережения: «Взыщу… душу человека от руки человека, от руки брата его; кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека» (Быт 9, 5-6). Эти слова Иисуса, спонтанно вырвавшиеся из Его сердца, звучат сквозь века и раздаются сегодня как неумолчный зов к нам.

 

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

РЕЛИГИИ НА СЛУЖБЕ БРАТСТВУ НА ЗЕМЛЕ

271. Разные религии, признавая ценность каждого человеческой личности как творения, призванного быть сыном или дочерью Бога, вносят важный вклад в созидание братства и защиту справедливости в обществе. Диалог между людьми различных вероисповеданий ведется не только ради дипломатии, любезности и терпимости. Как учили епископы Индии, «цель диалога – добиться дружбы, мири и гармонии и поделиться моральными и духовными ценностями и опытом в духе истины и любви».[64]

 

Конечное основание

272. Как верующие мы осознаем, что без открытости Отцу всех у нас нет твердых и надежных доводов для призывов к братству. Мы убеждены, что, «только ощущая себя детьми, а не сиротами, можно жить в мире друг с другом».[65] Ведь «разум способен сам постичь равенство людей и добиться их стабильного гражданского сосуществования, но он не в состоянии дать основу братству».[66]

273. В этом контексте мне хотелось бы напомнить один памятный текст: «Если нет трансцендентной истины, в послушании которой человек в полной мере обретает самого себя, то не может быть и никакого твердого принципа, который гарантировал бы справедливые отношения между людьми. Их классовые, групповые, национальные интересы неизбежно входят в противоречие друг с другом. Если не признается высшая истина, то торжествует сила власти, и каждый стремится максимально использовать все ему доступные средства, чтобы навязать другим свои личные интересы и собственное мнение без оглядки на права других… Итак, корень современного тоталитаризма таится в отрицании трансцендентного достоинства человеческой личности как видимого образа невидимого Бога и именно поэтому по самой своей природе носителя тех прав, которые никто не может нарушать: ни индивид, ни группа, ни класс, ни нация, ни государство. И этого не может делать даже большинство какого-либо общества в противостоянии меньшинству».[67]

274. Наш опыт веры и мудрость, накопленная на протяжении веков в том числе благодаря множеству собственных слабостей и падений, учат нас, исповедующих различные религии, что наше свидетельство о Боге служит во благо нашим обществам. Чистосердечный поиск Бога, не омраченный идеологическими или прагматическими интересами, помогает нам признать друг в друге попутчиков, истинных братьев и сестер. Мы знаем, что, «когда во имя  какой-то идеологии пытаются вытеснить Бога из общества, все заканчивается идолопоклонством, и вскоре человек теряет самого себя, его достоинство оказывается попрано, а права – нарушены. Все прекрасно знают, к какой жестокости может привести отрицание свободы совести и вероисповедания и как такие раны доводят человечество до радикальной нищеты, лишив его надежды и идеалов, к которым можно было бы стремиться».[68]

275. Следует признать, что «к числу главных причин кризиса нынешнего мира нужно отнести лишенную чувствительности человеческую совесть и отстранение религиозных ценностей, равно как господство индивидуализма и материалистических философий, обожествляющих человека и подменяющих высшие и трансцендентные начала мирскими и материальными ценностями».[69] Нельзя допустить, чтобы в публичных дискуссиях звучали голоса лишь власть имущих и ученых. У нас должно быть место для рефлексии, проистекающей из религиозного наследия, вобравшего в себя столетия опыта и мудрости. «Классические религиозные тексты могут предложить нам содержание, предназначенное на все времена, в них сокрыта мотивирующая сила», но в реальности «ими пренебрегают из-за «узости рационалистических воззрений».[70]

276. Именно поэтому Церковь, уважая автономию политики, не ограничивает собственную миссию исключительно частной сферой. Напротив, «она не может и не должна остаться в стороне» от созидания лучшего мира и не содействовать «пробуждению духовных сил»,[71] способных оплодотворить общественную жизнь. Да, религиозные служители не должны участвовать в партийной политической борьбе – это дело мирян. Но они не могут и отрицать политическое измерение жизни,[72] предполагающее неизменное внимание к общему благу и заботу о всестороннем человеческом развитии. У Церкви «есть публичная роль, которая не исчерпывается благотворительной и воспитательной деятельностью», но заключается также «в служении человеку и всеобщему братству».[73] Она не хочет конкурировать с земными властями, а желает предложить себя в качестве «семьи среди семей, каковой Церковь является, открытой для свидетельства сегодняшнему миру о вере, надежде и любви к Господу и к тем, кого Он пламенно возлюбил. Это дом с открытыми дверями. Церковь – дом с открытыми дверями, потому что она – мать».[74] И подобно Марии, Матери Иисуса, «мы хотим быть Церковью, которая служит, идет наружу из дома, из своих храмов и ризниц, чтобы сопутствовать жизни, поддерживать надежду, быть знамением единства…, наводить мосты, разрушать стены и сеять примирение».[75]

 

Христианская идентичность

277. Церковь чтит действие Бога в других вероисповеданиях и «не отвергает ничего из того, что истинно и свято в этих религиях. Она с искренним уважением рассматривает тот образ действия и жизни, те предписания и учения, которые… нередко доносят луч истины, просвещающей всех людей».[76] И все же как христиане мы не можем укрывать, что, «если музыка Евангелия перестанет отзываться в самом нашем существе, то мы утратим радость, текущую из сострадания, нежную любовь, рожденную упованием, и способность к примирению, берущую начало в сознании того, что мы сами – всегда прощаемые посланцы. Если музыка Евангелия перестанет звучать в наших домах, на наших площадях, на рабочих наших местах, в нашей политике и экономике, мы заглушим ту мелодию, что побуждала нас отстаивать достоинство каждого мужчины и каждой женщины».[77] Другие черпают из иных источников. Для нас же ключ человеческого достоинства и братства бьет в Евангелии Иисуса Христа. Из него «для христианской мысли и деятельности Церкви проистекает приоритет взаимоотношений, встречи со священной тайной другого, универсальной сопричастности всему человечеству как всеобщего призвания».[78]

278. Призванная воплощаться во всех ситуациях и присутствующая на протяжении веков во всех уголках земли, что и значит «католическая», Церковь, исходя из собственного опыта благодати и греха, может постичь красоту призыва к всеобъемлющей любви. Ведь, «все человеческое касается и нас… Где бы ни собирались советы наций, дабы установить права и обязанности человека, и мы считаем честью для себя занять место среди них, когда нам это позволяют».[79] У многих христиан на пути братства есть также Мать, и имя ей Мария. Обретя это универсальное материнство у подножия креста (ср.: Ин 19, 26), она глядит теперь не только на Иисуса, но и на «прочих от семени ее» (Откр 12, 17). Силою Воскресшего она хочет породить новый мир, где все мы – братья и сестры, где есть место для всех отверженных нашими обществами, где сияют справедливость и мир.

279. Мы, христиане, просим, чтобы в тех странах, где нас меньшинство, нам гарантировалась свобода, как и мы отстаиваем ее для нехристиан в тех регионах, где они составляют меньшинство. Стремясь к братству и миру, нельзя забывать об одном фундаментальном праве человека: о свободе вероисповедания для верующих всех религий. Эта свобода демонстрирует, что мы способны «найти согласие между различными культурами и религиями». Она свидетельствует, что между нами есть так много общего, и это общее так важно, что можно идти путем спокойного, организованного и мирного сосуществования, принимая все различия и радуясь тому, что мы – братья и сестры друг другу, поскольку дети единого Бога».[80]

280. В то же время мы просим Бога укрепить единство внутри самой Церкви – единство, обогащенное различиями, которые примиряет действие Святого Духа. «Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело» (1 Кор 12, 13), где каждый вносит свой особый вклад. Как говорил св. Августин, «ухо видит глазом, а глаз слышит ухом».[81] Необходимо также продолжать нести свидетельство о пути ко встрече разных христианских конфессий. Нам нельзя забывать о желании Христа: «Да будут все едино» (Ин 17, 21). Слыша Его зов, мы с болью признаем, что процессу глобализации все еще недостает пророческой и духовной лепты единства всех христиан. Но, несмотря на это, «даже еще находясь на этом пути к полному общению, мы уже сейчас обязаны нести совместное свидетельство о любви Божьей ко всем, сотрудничая в служении человечеству».[82]

 

Религия и насилие

281. Религии могут вместе идти по пути мира. Отправной точкой должен стать взгляд Божий. Ведь «Бог смотрит не глазами, Бог смотрит сердцем. И любовь Божья одинакова ко всем людям независимо от их вероисповедания. И даже если кто-то атеист, то Он любит так же. Когда наступит Судный день, и на земле станет достаточно света, чтобы увидеть все, как оно есть, нас ждет много сюрпризов».[83]

282. И «верующим нужно искать пространства для диалога и сотрудничества ради общего блага и помощи бедным. Суть не в том, чтобы превратиться в собственную версию “light” или прятать свои важнейшие убеждения для того, чтобы установить контакт с другими, которые думают иначе… Ведь чем глубже, крепче и богаче чья-то идентичность, тем обильнее он сможет обогатить других своим особым вкладом».[84] Как верующие мы чувствуем потребность возвращаться к своим истокам, чтобы сосредоточиться на главном: на поклонении Богу и любви к ближнему, потому что иначе кое-какие стороны нашего вероучения, вырванные из контекста, начнут, в конце концов, подпитывать различные проявления презрения, ненависти, ксенофобии и отрицания других. Правда в том, что насилие диктуется не на нашими фундаментальными религиозными убеждениями, а скорее их искажениями.

283. Искреннее и смиренное богопочитание «рождает не дискриминацию, ненависть и насилие, а уважение к святости жизни, уважение к достоинству и свободе других, к преисполненному любви труду ради благополучия всех».[85] Поистине, «кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (1 Ин 4, 8). Так что «гнусный терроризм, посягающий на безопасность жителей Востока или Запада, Севера или Юга и сеющий панику, страх и пессимизм порождается не религией, даже если террористы спекулируют на ней, а суммой ошибочных толкований религиозных текстов и политики, порождающей голод, нищету, несправедливость, угнетение и надменность. Вот почему так важно прервать поддержку террористических движений, т.е. обеспечение их деньгами, оружием, программами, оправданиями с эксплуатацией СМИ, признав все это международными преступлениями, которые угрожают безопасности и миру по всей земле. Терроризм нужно осудить во всех его формах и проявлениях».[86] Религиозные убеждения относительно священного смысла человеческой жизни позволяют нам «признавать основополагающие общечеловеческие ценности, т.е. те ценности, во имя которых можно и должно трудиться сообща, созидать и говорить друг с другом, прощать и созревать, дабы разные голоса слились в итоге в благородную и гармоничную песнь вместо фанатичных воплей ненависти».[87]

284. Порой к взрыву насилия со стороны фундаменталистов из любой религии приводит безрассудство их лидеров. И все же «заповедь мира начертана в глубине религиозных традиций, представителями которых мы являемся… Как религиозные лидеры мы призваны быть настоящими «людьми диалога», содействовать укреплению мира не как посредники, а как подлинные ходатаи. Посредники стараются устроить дело с выгодой для всех сторон, чтобы в итоге извлечь прибыль и для себя. А ходатай – это тот, кто не оставляет себе ничего, а великодушно отдает себя всего до самого конца, зная, что единственная прибыль – это мир. Каждый из нас призван созидать мир, объединяя, а не разделяя, побеждая ненависть, а не храня ее, прокладывая пути к диалогу, а не возводя новые стены!»[88]

 

Обращение

285. На той братской встрече с верховным имамом Ахмадом Ат-Тайибом, которую я с радостью вспоминаю, «мы решительно заявили, что религии никогда не провоцируют войн, не сеют ненависти, вражды и экстремизма и не призывают к насилию и кровопролитию. Все эти беды – следствие искажения вероучений, эксплуатации религий в политических целях, а также толкований от представителей религиозных групп, которые на определенных этапах истории злоупотребляли влиянием религиозных чувств на сердца людей… Ведь Бог Всемогущий не нуждается в чьей бы то ни было защите и не желает, дабы Его имя использовалось, чтобы терроризировать людей».[89] Поэтому мне хотелось бы еще раз повторить тот наш совместный призыв к миру, справедливости и братству:

«Во имя Бога, сотворившего всех людей с равными правами, обязанностями и достоинством и призвавшего их жить братьями и сестрами друг другу, дабы населить землю и распространять на ней ценности добра, любви и мира.

Во имя невинных душ, которых Бог запретил убивать, сказав, что убивающий одного человека убивает все человечество, а спасающий одного спасает все человечество.

Во имя бедных и несчастных, нуждающихся и изгоев, помощь которым Бог вменил в обязанность всем людям, особенно богатым и зажиточным.

Во имя сирот, вдов, беженцев и лишенных крова и родины, во имя всех жертв войн, гонений и несправедливости, во имя слабых, живущих в страхе, военнопленных и жертв пыток в любой уголке мира без каких-либо различий.

Во имя народов, которые лишились уверенности в завтрашнем дне, мира и возможности сосуществования, став жертвами истребления, разрушения и войн.

Во имя человеческого братства, которое объемлет и объединяет всех людей, делая их равными друг другу.

Во имя этого братства, раздираемого политикой интегрализма и разделения, а равно системами достижения неограниченной прибыли и одиозными идеологическими течениями, которые манипулируют поведением и будущим людей.

Во имя свободы, которую Бог даровал всем людям, сотворив их свободными и тем самым отличив их.

Во имя справедливости и милосердия, составляющих основу процветания и стержень веры.

Во имя всех людей доброй воли, живущих во всех уголках земли.

Во имя Бога и всего этого…, мы выбираем культуру диалога как наш путь, взаимное сотрудничество как норму поведения и познание друг друга как метод и критерий».[90]

 

* * *

 

286. На этом пути размышления над всеобщим братством меня особенно вдохновлял св. Франциск Ассизский наряду с прочими нашими братьями и сестрами, которые не были католиками: Мартином Лютером Кингом, Десмондом Туту, Махатмой Ганди и многими другими. Но закончить мне хотелось бы упоминанием об еще одном глубоко верующем человеке, который, исходя из собственного глубинного опыта общения с Богом, прошел путь преображения, став в итоге братом для всех. И говорю я о бл. Шарле де Фуко.

287. Идеал полного самопосвящения Богу побуждал его отождествляться с последними, забытыми всеми в глубинах африканской пустыни. В этом же духе он выражал жажду чувствовать себя собратом каждому человеку,[91] прося одного из своих друзей: «Молитесь Богу, дабы мне быть поистине братом для всех душ в этой стране».[92] Одним словом, он хотел стать «всеобщим братом».[93] Но, лишь отождествившись с последними, он стал, наконец, братом для всех. Пусть же Бог вдохнет тот же идеал в каждого из нас. Аминь.

 

Молитва к Творцу

Господи и Отче человечества,

сотворивший всех людей с равным достоинством,

излей в наши сердца дух братства.

Вдохни в нас мечту о новой встрече, диалоге, справедливости и мире.

Сподвигни нас на созидание оздоровленных обществ и более достойного мира,

без голода, бедности, насилия и войн.

 

Да откроются наши сердца

всем народам и нациям земли,

дабы распознали мы добро и красоту,

которые посеял Ты в каждом из них,

и укрепили узы единства, общих замыслов

и чаяний. Аминь.

 

Экуменическая христианская молитва

Боже наш, Троица любви,

из всемогущей общности Твоих божественных глубин

излей на нас поток братской любви.

Ниспошли нам ту любовь, что проявлялась в деяниях Иисуса,

в Его назаретской семье и в первой христианской общине.

Даруй нам, христианам, жить в согласии с Евангелием

и узнавать Христа в каждом человеке,

дабы видеть Его распятого

в страданиях покинутых

и забытых этого мира

и воскресшего в каждом брате,

который снова встает на ноги.

 

Приди же, Дух Святой, яви нам Свою красу,

отраженную во всех народах земли,

дабы мы осознали, что важны все,

все необходимы как разные лица

единого человечества, которое Бог так любит. Аминь.

 

Дано в Ассизи у гроба св. Франциска 3 октября, в навечерие праздника Бедняка 2020 г., восьмого года моего понтификата

Франциск