Если Бога нет, то для человека нет ничего над ним самим на высшем экзистенциальном уровне. Конечно, сохраняются различия между людьми: одни немного выше других, немного умнее, немного сильнее, память немного лучше… Но все эти различия несущественны. Однако, когда речь заходит о Боге, различия между Ним и человеком безмерны, а потому вполне логично признавать Его превосходство. Отличие же человека от человека ничтожно, а потому нет серьезных причин принимать указания другого, каким бы мудрым или добрым он ни был: ведь, в конечном счете, это всего лишь человек – такой же, как я. Его слова будут что-то значить для нас, если он силой заставит нас подчиниться им или если мы сами найдем в них какую-то корысть. Нет никакого нравственного авторитета: есть лишь авторитет силы.

Если Бога нет, человек – всего лишь материя, которая случайно организовалась разумным образом. А если человек, находящийся рядом со мной, всего лишь сочетание клеток, то с чего бы мне питать к этим клеткам какую-то особую симпатию (ведь я не питаю какой-то симпатии к молекулам, из которых состоит фонарь на моей улице). Уличный фонарь интересует меня лишь в определенном смысле: постольку, поскольку освещает улицу по ночам. Он интересует меня лишь в той мере, в какой мне полезен. То же будет касаться и человека, находящегося рядом со мной: он интересен мне лишь постольку, поскольку может быть мне полезен.

Если Бога нет, и человек, находящийся рядом со мной, всего лишь материя, то почему бы нам не поступать друг с другом так, как с евреями поступали нацисты, когда ставили опыты по получению из них мыла?

Если Бога нет, то из зародышей можно делать косметику для богатых женщин, потому что, в конечном итоге, зародыши то же, что и эти крема: скопление атомов, случайно организовавшихся определенным образом. Так что, делать из них косметику – это всего лишь изменить порядок организации атомов.

Если Бога нет, то непонятно, чего сетовать на то, что мы убиваем друг друга: откуда в материальных клетках возникнуть такому нематериальному чувству, как сострадание? Мне трудно понять, чем может быть вызван альтруизм атеистов, помогающих окружающим: вероятно, тем, что составляющие их клетки чувствуют симпатию к клеткам других людей. Но еще труднее понять атеистов, которых возмущает тот факт, что другим атеистам чужд альтруизм, потому что, последовательно придерживаясь собственных идей, они не проявляют никакого милосердия к окружающим их клеткам и делают все, чтобы как можно полнее использовать их и извлечь для себя наибольшую выгоду.

Если Бога нет, и мы – только материя, то непонятно, почему тех, кто думает иначе, чем я, так возмущают мои утверждения: как будто при чтении этой статьи бумага испустила электрический импульс и ранила им глаза?

Если Бога нет, и мы – только материя, то непонятно, почему меня так обижают оскорбления? Разве это не просто удар звуковой волны по моим органам слуха?

Если Бога нет, и я – всего лишь скопление атомов, то почему я так радуюсь, когда мне улыбается ребенок, или когда кто-то скажет мне что-то приятное? Ведь, когда мне говорят то же самое, но на незнакомом языке, мой слух испытывает волновой удар такой же силы и продолжительности, но он нисколько не радует и не оскорбляет меня.

Если Бога нет, то никто никогда не поправит все несправедливости, постигшие в этой жизни стольких людей, и не воздаст за них.

Если Бога нет, то какие клетки заставили св. Бернадетту Субиру написать такие слова:

 

«За нищету, в которой жили папа и мама, за то, что ничего у нас не получалось, за разорение мельницы, за то, что я должна была смотреть за детьми, стеречь сад, за вечную усталость... благодарю Тебя, Иисусе.

Благодарю Тебя, Боже мой, за прокурора и за комиссара, за жандармов, за суровые слова отца Пейрамал...

За те дни, когда Ты приходила, и за те, в которые Ты не пришла – только в раю смогу я отблагодарить Тебя, Мария. Но и за полученные пощечины, за насмешки, за оскорбления, за тех, которые считали меня ненормальной, которые подозревали меня в обмане, в том, что я на этом наживаюсь... благодарю Тебя, о Матерь моя.

За орфографию, которой я никогда не знала, за память, которой у меня никогда не было, за мое невежество и глупость благодарю Тебя. Благодарю Тебя, ибо если бы был на свете ребенок еще более невежественный и глупый, Ты бы избрала его...

За то, что мама моя умерла вдали от меня, за ту боль, которую я испытала, когда мой отец, вместо того, чтобы обнять свою маленькую Бернадетту, обратился ко мне «сестра Мария Бернарда»... благодарю Тебя, Иисусе.

Благодарю Тебя за то, что Ты дал мне столь нежное и чувствительное сердце, а потом наполнил его горечью...

За то, что мать Иосифея объявила во всеуслышание, что я ни к чему не пригодна, благодарю... за насмешки матери наставницы, за ее суровый голос, ее несправедливость, иронию, за хлеб унижения... благодарю. За то, что я была такой, что мать Тереза могла сказать обо мне: «Никогда не позволяйте ей чересчур много»...

Благодарю за привилегию непрерывной критики моих недостатков, настолько, что прочие сестры говорили: «Как хорошо, что я не Бернадетта».

Благодарю за то, что я была Бернадеттой, которой грозили тюрьмой за то, что я видела Тебя, Мария. Бернадеттой, столь жалкой и невзрачной, что, увидев ее, люди удивлялись: «Так это она и есть?», Бернадеттой, которую люди разглядывали словно диковинного зверька.

За жалкое, гниющее тело, которое Ты дал мне... За эту болезнь, жгущую словно огонь и дым, за мои сгнившие кости, за пот и жар, за тупую и острую боль... благодарю Тебя, Боже мой.

И за душу, которую Ты дал мне, за пустыню внутреннего холода, за Твои ночи и Твои молнии, за Твое молчание и Твои громы, за все. За Тебя - когда Ты был рядом, и когда Тебя не хватало... благодарю Тебя, Иисусе».